созерцания спокойных испарений озера сквозь темные окна прорубей.

А может, это и не проруби так приковали к себе внимание, а яркое, красное пятно между ними, выделявшееся даже на пестром фоне толпы, привлекавшее взгляд, смущавшее и вселявшее тревогу в сердце, как только глаз примечал его? Собственно, и не пятно это было.

Это так казалось лишь издалека. Но кони шли быстро, все обретало свои настоящие очертания, все можно теперь было распознать, и вот уже из непонятной красноты возник человек, муж, судя по всему, степенный; весь в ярко-красном, в блеске драгоценного оружия и самоцветов на одеянии, сидел он на раскладном ременном стульчике между двумя темными прорубями, будто хотел отделиться от всех собранных вокруг, подчеркнуть свою несхожесть с ними, свое превосходство, красовался не только красным нарядом, но и осанкой своей, лицом, руками, всем телом, таким совершенным, что все остальные люди должны были бы казаться рядом с этим человеком просто животными. Это стало особенно заметно, когда человек, увидев, что приближается к нему Долгорукий с сыном, дочерью и дружиной, встал со своего стульчика и пошел навстречу великому князю. Людская природа, к сожалению, не часто являет высокие образцы творения. То нескладно прицепит человеку голову, то раздует ему живот, то руки у него слишком длинные, как у обезьяны, а то такие короткие, как у зайца передние лапы, то он сгорбленный, то кривобокий, то слишком низкий, то слишком высокий, бывает такой тяжелый, что пригибается под собственной тяжестью, а бывает такой легкий, что от дуновения ветра летит, как перекати-поле. Этот же, в красном, был само совершенство. Высоченного роста, но такой складный, что рост и не замечался, тело у него было налито силой и одновременно ловкостью: он ступал легко, будто пардус, и очаровывал каждым своим движением, каждым изгибом тела, каждым взмахом руки, поворотом шеи, наклоном плеча. Длинные русые волосы падали у него из-под высокой меховой шапки чуть ли не на плечи с такой шелковистой мягкостью, будто это были женские волосы, зато борода закручена была в тугие кольца, как у ассирийского воина. При светлых волосах и бороде совершенно неожиданными казались его большие черные глаза, поражавшие разумом, насмешливостью, отвагой и искренностью, - все это читалось, как только ты заглядывал в эти глаза, при первой встрече, с первого лишь взгляда.

Он шел навстречу Долгорукому, быстро, красиво, легко, беззвучно, с каким-то неповторимым достоинством нес свое неповторимое тело, с гордо поднятой головой, с полуулыбкой на полных розовых губах, и эта полуулыбка слегка раздвигала золотистые усы, смягчая суровые кольца ассирийской бороды, была в ней радость встречи с такими вельможными гостями и одновременно легкое стеснение за то невнимание толпы, всех людей, которые собрались на льду, хотя, собственно, поведение всех этих людей, как только человек в красном поднялся со своего ременного стульчика, сразу и решительно изменилось, все взгляды теперь обращены были на суздальского князя с дружиной, его словно бы только что заметили; сразу же забыв о том, ради чего они сюда собрались, что привлекало все их внимание, они с точно таким же любопытством следили за тем, как сближаются с одной стороны тот высокий человек в красном и с другой - дружина, возглавляемая сразу двумя князьями, да еще и княжной в придачу. А что Ольга могла быть только княжной, об этом догадался бы каждый, лишь кинув взгляд на ее коня, на одежду, на то, как ехала, держалась, да и на то, как смотрел на нее, опять-таки, тот, в красном. Точно так же для суздальцев не могло быть тайной, что тот, в красном, и есть князь Иван Берладник, ибо кто бы еще мог быть загадочным, неожиданным, бесстрашным, бедным, как все его берладники, и одновременно, может, самым богатым из всех князей, потому что был свободен, никогда не ждал, будто послушный ласковый пес, кто станет его хозяином, а сам выбирал себе того, кому хочет служить, да и то, наверное, не столько для самого себя искал службу, сколько для прокорма всех тех, кто собрался вокруг него, сбежался из всех земель и краев в поисках хлеба и воли, готовый за это добыть кому-нибудь и славу, если она ему нужна.

Дулеб и Иваница тоже сразу догадались, что навстречу им шествует сам Иван Берладник, Дулеб лихорадочно искал в лице Берладника сходство с Марией, и его лекарский глаз невольно залюбовался им, отмечая уравновешенность, силу и здоровье этого прекрасного человека, его буйную молодость, его безграничную жизненность, и если бы пришлось даровать кому-нибудь бессмертие, то лишь такому вот человеку, ибо верилось, что он знал бы, когда и как повести себя, сумел бы надлежащим образом воспользоваться таким даром. У Иваницы, который чувствовал себя после происшествия в ковчеге все еще довольно скованно, сразу полегчало на душе, как только он увидел берладницкое столпотворение. Мигом мысленно поставил себя рядом с ними, сменил все свое добро на косматую медвежью шапку, на смешной кожух, вывороченный наизнанку, на лапти с красными онучами, намотанными до самых колен, стал беззаботным зевакой, для которого сам черт не брат, повернулся спиной к княжескому обозу, ибо свободный человек может себе позволить поворачиваться в присутствии князей. Вот как только Иваница заметил князя Берладника, его красное одеяние на фоне белого снега, среди пестрой, разношерстной толпы, он даже крякнул от восторга и от досады, что может быть на свете такое чудо, одновременно понял также и то, что вряд ли согласился бы провести какую-то часть своей жизни рядом с таким человеком, потому что тогда вряд ли достался бы на его долю хотя бы один женский взгляд, не говоря уже о чем-нибудь более существенном.

Дети, псы и берладники смотрели, как подходит княжеская дружина и как пышно, в величественной неторопливости выступает ей навстречу князь Иван.

Все молчало, потому что малейший звук способен был испортить торжественность этой неожиданной встречи, даже псы, проникнувшись ответственностью минуты, молча закручивали хвосты и точно так же молча хватали зубами за бока тех своих собратьев, которые нахально вырывались наперед.

Первой нарушила молчание княжна Ольга. Вытянувшись из седла навстречу Ивану Берладнику, бросив повод, забыв про все на свете, она захлопала своими белыми рукавичками, закричала с нескрываемой радостью:

- Князь Иван! Князь Иван!

Собаки, сопровождавшие прибывших, тоже словно бы обрадовались вместе с княжной и сыпанули прямо под ноги Ольгиному коню. Конь испуганно отпрянул в сторону. Ольга покачнулась в седле туда и сюда, покачнулась опасно-угрожающе, - наверное, она упала бы с коня, если бы Берладник, мгновенно поняв, что происходит, не стряхнул с себя величественность и надлежащую торжественность для приветствия великого князя и не превратился в юркого, удивительно ловкого атлета, который в один прыжок догнал княжну, подхватил ее левой рукой, а правой рванул удила, заставив напуганного коня встать на место.

Произошло это так быстро, что никто и не понял, как это было. Перед глазами у всех мелькнуло что-то красное, а уж потом все увидели, что княжна Ольга отдыхает на сильной руке Ивана Берладника, и услышали наконец его голос, сдержанный, спокойный, достойный именно такого человека:

- Княжна Ольга?

- Я уже выросла? Правда? - спросила Ольга.

- Просто не верится. Еще два лета назад ты была дитятей, а теперь вон какая!

- Поздоровайся с моим отцом, - становясь серьезной, сказала Ольга.

- Как раз это я хотел сделать. Здрав будь, великий княже. Здрав будь, князь Андрей. Встречаю вас без надлежащей учтивости, потому что застали моих берладников за работой, по сему прошу не гневаться.

Князья здоровались, слезая с коней; всех опередила Ольга, которая белым пушистым зверьком скатилась со своего коня и, забыв про суровые предписания, которым неминуемо должна была подчиняться девушка ее положения, первой очутилась возле Берладника.

Княжна ведь не должна без сопровождения старших женщин выходить к мужчинам, ибо кто-нибудь неуместно может пошутить и от этого был бы причинен ущерб ее чести, - такой царил обычай. Ну что из этого?

Ольга еще в Кидекше одиноко бродила по всем княжеским палатам, никто не упрекал ее в этом, белый камень, казалось, обретал жизнь лишь тогда, когда слышался голос и смех этой девушки, когда с непостижимой легкостью проносилась ее гибкая фигура, появляясь то в переходах, то в покоях, то во дворе, когда светились доверчиво и ласково ее серые глаза. Она облагораживала камень и делала более мягкой каменную суровость мужчин-князей, углубленных в свои нелегкие думы и дела; и если иногда напоминал ей, скажем, князь Андрей о высоком долге и о древних обычаях, которым все они должны были следовать, то даже он ничего не сказал, когда Ольга захотела поехать с ними к Берладнику - к князю худой славы, окруженному людьми подозрительными, чуть ли не преступными.

И вот она тут и стоит перед самим Берладником, которого видела один лишь раз в жизни, в