Скажи-ка лучше, брат, не знаешь ли хоть ты, что сегодня за праздник такой? Посмотри, народ так и кишит вокруг храма, и торгаши все выползли на площадь; а бочек-то с медом, бочек!.. не хочет ли Владимир задать пир во весь мир?!

– Не знаю, – сказал Фенкал, посматривая задумчиво вокруг себя.

– А не худо бы со вчерашнего-то опохмелиться, – продолжал Якун, – у меня что-то и теперь в голове шумит. Ну, брат Фенкал, натешились мы вчера!.. То-то была попойка! Фрелаф так натянулся, что под конец вовсе с ума спятил: всю ночь проговорил о каком-то оборотне, с которым дня три тому назад дрался не на живот, а на смерть. Он клялся, что видел его вчера между нас, что хотел схватить за ворот, но что чародей ударился оземь, обернулся в серого волка, да и был таков.

– Охота тебе слушать этого пустомелю! – прервал один из воинов. – А кто у вас был вчера Усладом? Уж не опять ли Всеслав?

– Его было выбрали, – подхватил другой, – да сам отказался. Такой спесивый, что и приступу нет! Мальчишка вовсе зазнался! Кабы вы знали, ребята, как он разобидел вчера нашего товарища Икмора!.. Ну, если бы он был не княжеский отрок, дали бы мы ему себя знать!.. Эх, не прежние годы! Да смели ли, бывало, русины задевать нашего брата варяга!.. Бывало, бьешь их сколько душе угодно, а они лишь только кланяются. Нет, ребята, отжили мы наше времечко!

– Да, – прервал Якун, – бывало, берешь на торгу, что хочешь, а теперь за все про все плати.

– А не заплатишь, так потащут тебя к городскому вирнику. Что и говорить – туго пришлось жить нашему брату!

– Да не дразни, пожалуйста! – продолжал Якун. – Делать-то нечего: плетью обуха не перешибешь. Послушай-ка Фенкал, – продолжал он, обращаясь к скальду, – развесели хоть ты нас – что тебе стоит, потешь, спой что-нибудь, мы послушаем твоих песен.

– Моих песен! – повторил Фенкал с горькою усмешкою. – Ах, я давно уже пою одну только песню! Она люба мне, эта песня; да не знаю, полюбится ли вам, товарищи? – промолвил он, принимаясь за свою арфу.

Как бессильный ропот умирающего тихо потрясает воздух, когда последний вздох вылетает из груди его, так застонали струны под вещими перстами скальда. Устремив неподвижный взор на чёрные тучи, которыми подернута была вся северная сторона небосклона, он запел унылым и сладкозвучным голосом:

Фенкал остановился; тихо зазвучали струны, и скальд повторил трепещущим голосом:

С каждым стихом голос его слабел, дрожащие пальцы с трудом пробегали по звучным струнам; напрасно Фенкал старался заглушить рыдания в стесненной груди; напрасно глотал свои слезы: они прорвались и хлынули рекою из потупленных очей его. Несколько минут продолжалось молчание. Вдруг вещий скальд поднял поникшее чело свое, отряхнул назад густые кудри и ударил снова по струнам. Слезы не текли уже по бледным щекам его, но какая-то мрачная безнадежность изобразилась в его мутных и диких взорах; он запел:

Фенкал замолчал. Тихо затрепетали струны, и последний звук их замер под онемевшею рукою певца.

– Хорошо, Фенкал, – сказал Якун, – хорошо, да только ты этим пением никого не развеселишь. Вот