две-три взорвались в непосредственной близости от укрытий «каскадеров», не причинив, впрочем, особого вреда.

Положение становилось критическим. Почти все разведчики были ранены, но времени на перевязки не было – нужно вести бой.

Седой по привычке хотел прижать пружинный поводок микрофона и выйти в эфир, но обнаружил только кусок провода, который ранее соединял микрофон и наушник с рацией. Он выдернул рацию из чехла и нажал тангенту передачи:

– Всем, кто меня слышит, перейти на канал «Б». Повторяю: на канал «Б».

Он перевел переключатель в соответствующее положение и передал сообщение, услышанное в кабинете коменданта района.

– Я – «Каскад»! Веду огневой бой со спецназом «Солдаты Халифа Рашида» из отряда Хаттаба…

Седой не завершил передачу, успев, однако, сказать главное. Пуля попала в рацию, разбив вдребезги ее корпус, и застряла в снаряженном магазине в разгрузке. Удар был такой силы, что опрокинул Седого, и он «поплыл», едва не потеряв сознание. Стало нечем дышать, и он судорожно хватал широко открытым ртом воздух.

– Ты чего, командир? – метнулся к нему Джоник. Он приподнял ему голову и заглянул в помутневшие глаза. Седой обмяк в его руках и потерял сознание…

Джоник поднялся во весь свой богатырский рост и, поливая огнем наседающих боевиков, заорал:

– Мочи их, братишки! Они командира убили!

Вслед за ним поднялся Кум и, стреляя от бедра из своего верного ПКМа, пошел на боевиков. В приемник пулемета была заряжена последняя лента патронов, снаряженная через один бронебойными и трассирующими пулями. Те полетели в ночь, легко находя свои жертвы и разрывая их в клочья.

Одновременно поднялись и остальные разведчики. Встав в круг, они, не сговариваясь, в один голос закричали: «За Седого получите, гады!»

Шквал огня рванулся из раскаленных стволов, сметая не успевших укрыться боевиков, лишая их последней надежды уцелеть под безжалостным ливнем свинца.

«Духи» понесли жестокие потери и откатились. Стрельба прекратилась.

Эскиев убеждал своих моджахедов, что сейчас они видели акт отчаяния русских, что больше сопротивляться они не смогут. Надо только вот сейчас подняться и добить их. На его слова отреагировал лишь Муса, который воевал еще в Осетии и Абхазии.

– Их «акт отчаяния» забрал у нас восемь братьев. Скольких потеряли арабы, мы не знаем. Ты хочешь, чтоб мы нарвались еще на один такой акт и все остались тут? Надо думать что-то другое, в лоб их не взять, – сказал он.

В двухстах метрах йеменцы тоже считали потери. В их рядах недоставало шестерых, но они уже были готовы к бою и отдыхали, снаряжая магазины.

…Седой пришел в себя, когда боевики отошли, прекратив стрельбу. Он попытался подняться, но левая рука оказалась недействующей и подломилась. Опираясь правой рукой о ствол автомата, он с трудом привстал на правое колено и, не удержавшись, завалился на правый бок. К нему бросилось сразу несколько разведчиков. Седой силился что-то сказать, но только хрипел. Сеня склонился над ним и приподнял голову, прислушиваясь.

– Растяжки, – прохрипел Седой, – быстро, по всему периметру. Удаление не более пятнадцати метров. Быстро…

Сеня поднялся с колен и выдохнул: «Растяжки! Быстро!» Разведчики бросились в темноту леса, на ходу вынимая из карманов разгрузочных жилетов гранаты и мотки лески для установки растяжек. Через несколько минут они вернулись, установив вокруг маленького плацдарма, на котором они держали оборону, полтора десятка растяжек.

Насрулла, заменивший погибшего командира йеменцев, перегруппировал свой отряд и поставил задачу. По его сигналу «солдаты» скрытно, ползком должны были подобраться к русским как можно ближе, чтобы одним рывком ворваться на их позиции. Двум наиболее опытным моджахедам он выдал самодельные магниевые гранаты, дававшие в момент подрыва яркую вспышку, которые они должны были метнуть в момент рывка в расположение противника, чтобы ослепить его и лишить возможности сопротивляться. Затем Насрулла вызвал по рации Эскиева и приказал ему ползком выдвигаться к лагерю русских. Сигнал штурма – спаренная вспышка световых гранат.

Боевики рассредоточились и приступили к выполнению поставленной задачи.

Но военная мудрость одного натолкнулась на опыт и военные знания другого. Седой смог предугадать дальнейшие действия боевиков, в то время как Насрулла, рассчитывая на полный успех задуманной им атаки, и предположить не мог, что разведчики успеют приготовить ему западню. Он понял это, когда сразу в нескольких местах сработали растяжки, унося жизни моджахедов и окончательно деморализуя оставшихся в живых. Не в состоянии понять, что происходит, почему под ногами взрывается земля, побежали боевики Эскиева, подставив спины под плотный автоматный огонь.

Сказалась высокая военная выучка и дисциплина солдат Насруллы: они все-таки предприняли попытку ворваться на позиции разведчиков. Но сработали еще две растяжки, разбрасывая в замкнутом деревьями пространстве сотни осколков и собирая кровавую жатву.

Атака захлебнулась. Моджахеды отошли.

Разведчики собрались вокруг Седого. Он сидел, прислонившись к дереву, и глухо покашливал. Левая рука висела плетью, и он массировал ее правой.

– Ну что, командир, – спросил Вован, – больше не полезут?

– Полезут, – спокойно ответил Седой. – Сейчас выйдут на связь, доложат о потерях, о том, что мы все еще живы и бьем их, и Хаттаб отдаст приказ «порвать русских собак».

Тем временем в отряде Эскиева зрела тихая паника. Последняя атака унесла жизни еще двух моджахедов. Трое были серьезно ранены и нуждались в немедленной медицинской помощи. Остальные наотрез отказывались снова идти под пули.

Насрулла говорил по рации с Хаттабом, когда услышал в небе звук, знакомый еще по Афганистану, – звук винтов приближающихся вертолетов. Он понял, что через несколько минут все будет кончено, и отдал оставшимся в живых моджахедам последние распоряжения.

С душераздирающим «Аллах акбар» они поперли на позиции разведчиков, наталкиваясь грудью на свинцовую завесу и падая на чужую, в общем-то, землю, чтобы уже никогда не встать с нее.

В небе зависли два вертолета. Сначала к земле устремились два мощных луча прожекторов, осветивших позиции атакующих. Затем вниз устремились бухты тросов, по которым заскользили черные тени спецназовцев, расстреливая сверху разбегающихся боевиков.

Все остальное заняло не более десяти минут. Четверо боевиков сдались в плен спецназу, остальные были уничтожены. Насрулла и трое «солдат», прижатые к голой скале, отстреливались до последнего патрона, а затем подорвали себя гранатой.

Седой по укоренившейся привычке посмотрел на циферблат часов, отмечая время для рапорта, и удивился: бой шел уже более двух часов, а казалось – минут двадцать.

Братишки-спецназовцы продолжали проческу леса в поисках укрывшихся боевиков, а усталые до изнеможения разведчики наконец-то смогли перекурить. Они молча сидели кружком и смолили, пряча сигареты в кулак.

– А где Батон? – встрепенулся Седой.

– Да здесь я, командир, – донесся из темноты голос Батона. – С этой бандурой за плечами пока догнал вас, вы уже в окружение попали. Пришлось и мне окружить арабов и долбить их с тылу.

Разведчики засмеялись. Напряжение последних суток понемногу спадало. А Батона уже несло.

– А как увидел, что вы на них в психическую атаку пошли, думаю – все: надо падать, а то хлопцы и меня за компанию с «духами» угробят. Выбрал дерево потолще, прилег себе тихонько, а тут человек пять пацанов черножопых тоже давай за мое дерево ломиться. Говорю: занято, хлопцы, тут уже я живу! Не поверили. Ну ладно, говорю, тогда лежите, не нервничайте, можете даже подремать… мертвым сном.

Воздух дрогнул от хохота. Командир спецназа с удивлением посмотрел на разведчиков. «Вот это нервы у ребят, – подумал он. – Только что были в двух шагах от смерти и уже хохочут».

– А ты где пропадал? – спросил Седой Калмычка.