– О, Витторио, – говорит Лорен, – пожалуйста, прекрати.

Ей приятно, думаю я. Ей чертовски приятно.

– Нектар… – снова повторяет Витторио. Одна из редакторш после продолжительной паузы

решает заговорить и произносит:

– Мона как раз рассказывала нам о некоторых ее проектах…

Мона в белой просвечивающей блузке, выцветших джинсах в обтяжку и ковбойских ботинках выглядит весьма сексапильно – курчавые белокурые волосы, скучившиеся на голове, и лицо с темным загаром. Ходит слух, что она околачивается около Дьюи, предлагает первогодкам дурь, а потом их трахает. Я пытаюсь встретиться с ней глазами. Она делает большой глоток из бокала с белым вином, прежде чем что-то произнести.

– Ну, по существу, сейчас я внештатный журналист. Только что взяла интервью у двух виджеев с Эм- ти-ви.

– Ха! – восклицает Стамп. – Эм-ти-ви! Виджеи! Как же это бесподобно!

– На самом деле это было довольно… – Мона наклоняет голову, – освежающе!

– Освежающе, – кивает Трэв.

– В смысле? – хочет знать Стамп.

– В том смысле, что она действительно ухватила суть этой монолитной корпоративной надстройки, которая вдалбливает в голову и разносит заразу среди так называемых невинных Америки, трахает им мозг этими… этими, по существу, сексистскими, фашистскими, вопиюще буржуазными клипами. «Video Killed the Radio Star»[19], такого рода тема, – говорит Трэв.

Все молчат долгое время, пока Мона не начинает снова.

– На самом деле это не так… агрессивно. – Она отхлебывает своего напитка и наклоняет голову, глядя на Трэва. – Это больше про твою книгу, Трэв.

– О да, Трэвис, – говорит одна из редакторш, поправляя очки, – расскажи нам о своей книге.

– Он давно работает над ней, – щебечет Мона.

– Ты ушел из «Риццоли»? – спрашивает другая редакторша.

– Ага. Точно, – кивает Трэв. – Нужно книгу доделывать. Мы уехали из Эл-Эй… когда? – Он поворачивается к Моне, которая, кажется, со мной заигрывает. – Девять месяцев назад? Пару месяцев были в Нью-Йорке, теперь вот здесь. Но я должен доделать эту книгу.

– В «Сент-Мартинсе» очень интересовались, – говорит Мона. – Но Трэву нужно ее закончить.

– Да, зайка, – говорит Трэв, – нужно.

– Давно ты над ней работаешь? – спрашивает Стамп.

– Не так давно, – говорит Трэв.

– Тринадцать лет? – спрашивает Мона. – Не так давно?

– Ну, время субъективно, – говорит Трэв.

– Что такое время? – вопрошает одна из редакторш. – То есть – на самом деле?

Я смотрю на Витторио, который потягивает красное вино и таращится на Лорен. Лорен достает из своей сумочки пачку «Кэмела», и Витторио дает ей прикурить. Я быстро допиваю «Беке» и продолжаю пялиться на Лорен. Когда она смотрит на меня, я отворачиваюсь.

Трэв произносит:

– Но разве вам не кажется, что рок-н-ролл похоронил поэзию?

Лорен, Стамп и Мона хохочут, я гляжу на Лорен, она закатывает глаза. Она смотрит на меня и улыбается, и я чувствую облегчение, – как же я жалок. Но я не могу ответить ей улыбкой, пока она сидит рядом с Витторио, так что смотрю, как она глубоко затягивается сигаретой, которую прикурил Витторио.

– Конечно! – буквально орет Стамп. – Я узнал больше от Black Flag, чем когда-либо от Стивенса, или Каммингса, или Йейтса, или даже Лоуэлла, но бог ты мой, черт подери, Black Flag – это и есть поэзия, чувак.

– Black Flag… Black Flag… какой такой черный флаг? – спрашивает Витторио, полуприкрыв глаза.

– Я тебе потом расскажу, Витторио, – удивленно отвечает Стамп.

Трэв не возражает против того, что сказал Стамп, и кивает, прикуривая сигарету.

Стамп предлагает мне «Экспорт А». Я мотаю головой и говорю ему:

– Не курю.

Стамп говорит:

– Я тоже, – и прикуривает.

– Стамп… э-э, работает над очень интересным… сборником стихов о… – Витторио останавливается. – О… как это можно назвать… э-э, ох, господи…

– Скотоложство? – предлагает Стамп.

Я выуживаю пачку «Парламента» и закуриваю.

– Ну, бо… боже… да… я полагаю, именно… – неловко бормочет Витторио.

– Да, я разрабатывал тему, что, когда Человек ебется с животными, Он ебет Природу, потому что настолько компьютеризировался и все такое. – Стамп достает из кармана серебряную фляжку, делает большой глоток и говорит: – Сейчас у меня идет собачий раздел, там один парень привязывает собика и сношается с ним, потому что думает, что собака и есть Бог. D-O-G… G-0-D. Слово God, написанное наоборот. Дошло? Понятно вам?

Все, кроме меня, кивают. Я рыскаю взглядом по столу в поисках бутылки пива. Хватаю «Беке», быстро открываю бутылку, делаю большой глоток. Смотрю на Мари, которая, как и я, помалкивала на протяжении всей этой сцены из страшного сна.

– Надо же, какое совпадение, – говорит Лорен. – Утром я видела, как две собаки занимались любовью у меня перед общагой. Это было очень странно, но определенно поэтично с точки зрения эротической образности.

В конце концов мне находится что сказать.

– Лорен, собаки не занимаются любовью, – говорю я ей. – Они ебутся.

– Ну, оральный секс их точно не смущает, – смеется Мона.

– Собаки не занимаются любовью? – спрашивает меня Стамп с изумлением. – Я бы пораздумал над этим, будь я на твоем месте.

– Мм, нет… нет… я действительно верю, что собаки занимаются любовью… мм, да, они занимаются любовью при… солнечном свете, – говорит Витторио с грустью. – В золотых, золотистых… солнечных лучах они занимаются любовью.

Я извиняюсь и встаю, иду через кухню, думая, что она ведет в ванную комнату, затем вверх по лестнице и через комнату Витторио в его ванную комнату. Мою руки, гляжу на свое отражение в зеркале и говорю себе, что пойду обратно и скажу Лорен, что я плохо себя чувствую и нам лучше вернуться обратно в кампус. Что она на это скажет? Наверное, ответит, что мы только пришли сюда и что если мне хочется уйти – пожалуйста, и она встретится со мной, когда вернется в кампус. Я что, правда что-то сказал про ебущихся собак? Забудь про кокс, думаю я и открываю медицинский шкафчик Витторио больше со скуки, нежели из любопытства. Туалетная вода «Си бриз», «Виталис», зубная щетка «Топол», «Бен-Гей», пептобисмол, тюбик «Препарейшн-Эйч», упаковка либриума. Экий модник. Я достаю бутылочку из шкафчика, открываю ее, высыпаю черно-зеленые капсулы на ладонь, а затем глотаю одну, чтобы успокоиться, запиваю с ладони водой из-под крана. Затем вытираю рот и руки о полотенце, свисающее с душевой кабинки, и возвращаюсь обратно в гостиную, уже проклиная себя за то, что оставил без присмотра Лорен с Витторио так надолго.

Все говорят о книге, которой я не читал. Присаживаюсь обратно в кресло рядом с Лорен и слышу, как одна из редакторш произносит:

– Весьма… весьма плодотворная.

А другая говорит:

– Да, это веха.

Открываю еще одну бутылку и гляжу на Лорен, которая окидывает меня попрошающе-умоляющим взглядом. Я ставлю бутылку на место и смотрю на Мону и ее просвечивающую блузку.

– То, как она представила воплощение Матери Земли, просто потрясающе, не сказать – дерзко, –