– Мы уже пришли.

Мы заходим. Я захожу. Я следую за ней к двери.

– Если он к тебе только прикоснется, я кишки из него выпущу. – Я снимаю куртку с талии и накидываю на плечи.

– Что ты сделаешь? – спрашивает она, звоня в дверь.

– Не знаю.

Я разглаживаю куртку. На случай, если не смогу решить вопрос, я захватил кокса, но ей об этом не сказал. Интересно, будут ли здесь девушки.

– Ты ревнуешь меня к моему преподавателю поэзии, – говорит она. – Поверить не могу.

– А мне не верится, что он тебя практически насилует на этих гребаных семинарах, – громко шепчу я ей. – И ты прешься от этого, – добавляю.

– Бог ты мой, Шон, ему же почти семьдесят, – говорит она. – Да ты и не был ни на одном, откуда же ты знаешь, черт возьми?

– Ну и что? Мне наплевать, сколько ему лет, он не перестал этим заниматься. Ты же мне сама сказала.

Раздаются шаги, Витторио шаркает к двери.

– Он многому меня научил, и я перед ним в долгу – я не могла не прийти. – Она смотрит на мои часы, подняв, а затем опустив мое запястье. – Опоздали. В любом случае он уезжает и тебе не придется это выносить.

Это конец наших отношений. Я знал, что они подходят к концу. Она уже начинала мне надоедать. И возможно, эта вечеринка – хороший предлог все закончить и перевести стрелки на кого-то другого. Мне наплевать. Рок-н-ролл. Я смотрю на нее в последний раз за несколько секунд до того, как открывается дверь, и тщетно пытаюсь припомнить, почему мы вообще сошлись.

Дверь открывается, и Витторио – в мешковатых вельветовых штанах и старом свитере «Л. Л. Бин», с тонкими седыми волосами, длинными и нерасчесанными, – приветственно подняв руки, произносит:

– Лорен, Лорен… ох, какая приятная, приятная неожиданность…

Его мягкий голос воодушевленно взлетает вверх. И это Витторио? Чувак, который подкатывается к Лорен? Когда она заходит, он обнимает ее, а она глядит на меня и закатывает глаза над старческим сутулым плечом Витторио. Я отмечаю это, но погоды оно уже не делает. «Почему бы ей попросту не трахнуть его?» – думаю я.

– …приятная, приятная неожиданность…

– Я думал, нас приглашали, – сказал я раздраженно.

– Ох, приглашали, приглашали, – говорит Витторио, глядя на Лорен, как будто она это сказала. – Но это такая приятная… приятная неожиданность…

– Витторио, вы помните Шона, – говорит она. – Витторио же вел у тебя один из предметов? – спрашивает она меня.

Я этого чувака ни разу в жизни не видел, только слышал о его развратных похождениях от Лорен, которая говорила об этом запросто, как о шутке. Когда она рассказывала о его поведении, было сложно сказать, хвастается она или же намеренно пытается отбить у меня охоту. Не важно.

– Да, – говорю я, – привет.

– Да, да… Шон, – говорит он, все так же вылупившись на Лорен.

– Ну-с… – говорю я.

Он тяжело дышит, и я чувствую, как от этого чувака несет алкоголем.

– Да, – рассеянно произносит он, провожая Лорен в гостиную, забыв закрыть за собой входную дверь.

Я закрываю дверь. Иду следом.

Кроме него на так называемой вечеринке еще шестеро. (Я не понимаю, почему до Лорен не доходит, что шесть человек это не «вечеринка», а скорее гребаное «собрание».) И все сидят за столом в гостиной. Какой-то бледный молодчик в комбезе с бензоколонки «Мобил», с бритой башкой и в ленноновских очочках, курит в кресле сигареты «Экспорт А» и презрительно оглядывает нас, когда мы заходим. Пара из Сан- Франциско – Трэв и его роскошная жена Мона, которые живут рядом с колледжем, пока Трэв заканчивает свой роман, а Мона ходит на поэтический семинар Витторио, – сидят на двух стульях рядом с кроватью, где устроились две жуткие редакторши из литературного журнала, который редактирует Витторио вместе с Мари – пухлой тихой тетушкой за сорок, она похожа на итальянскую вдову и, полагаю, заботится о нуждах Витторио.

Лорен знает одну из редакторш, та недавно опубликовала ее стихотворение в последнем выпуске их журнала. Об этом стихотворении я подумал то же, что и обо всех остальных. Для меня они все были бессмыслицей. Вся эта петрушка про умирающих от грусти девчонок в пустых комнатах, как они думают об ушедших парнях, или мастурбируют, или курят сигареты на влажных от смазки простынях, как жалуются на менструальные схватки. Мне казалось, что Лорен просто писала одно бесконечное стихотворение, и однажды ночью после секса я сказал ей начистоту, что ни одно из них (нет, «ни одно из них» – этого я не говорил) – что многие из них для меня просто не имеют смысла. Она лишь повторила: «Не имеют смысла» – и снова легла, а когда я потом хотел ее поцеловать, ее рот и объятия казались холодными, безразличными, одеревеневшими.

– Это очень многообещающая поэтесса… м-да… – говорит Витторио о Лорен, опуская свою мясистую, волосатую лапу ей на плечо.

Потом Витторио поворачивается к лысому парню в кресле и говорит о претенциозном типчике:

– А это Стамп, еще один… да, очень многообещающий поэт…

– Мы знакомы. – Лорен кокетливо улыбается. – Ты писал курсовую у Гликмана в прошлом семестре, верно? По…

Забыла. Должно быть, сильно впечатлило.

– Да, – говорит Стамп, – по Хантеру С. Томпсону.

– Точно, – говорит она. – А это Шон Бэйтмен.

– Привет… Стамп? – Я протягиваю руку.

– Да. Сначала был Каркас, но я поменял кличку. – И салютует мне вместо рукопожатия.

– Твое… лицо мне знакомо, – говорю я, присаживаясь.

– Вино? Э-э-э, водка? Джин? – спрашивает Витторио, присаживаясь на кресло рядом с Лорен и указывая на стол, за которым мы все «собрались». – Ты же любишь джин, правда… Лорен?

Какого хера ему об этом известно?

– Да, джин, – говорит Лорен. – У вас есть тоник?

– Ну конечно же, конечно… я сделаю, – говорит Витторио своим мягким, чуть ли не пидороватым голоском и тянется над коленями Лорен за ведерком со льдом.

– Я просто пива выпью, – говорю я, но Витторио и не думает передать мне бутылку, тогда я дотягиваюсь и беру «Беке».

Молчание. Ждут, пока Витторио сделает напиток для Лорен. Я сижу себе, глядя на трясущиеся руки Витторио, и беспокоюсь, заметив, сколько джина он плещет в стакан Лорен. Поворачиваясь передать ей стакан, он глядит ошарашенно, как будто чем-то поражен, и, когда она берет у него свой дринк, он произносит:

– Посмотри же… посмотри на солнечный свет, солнечный свет… сквозь твои золотистые волосы… золотистые волосы… – Теперь у него дрожит голос – Солнечный свет, – шепчет он. – Посмотри, как они сверкают… сверкают в солнечном свете.

Господи Исусе, меня от этого реально тошнит. От нее тошнит. Я крепко сжимаю пиво, сдираю сырую этикетку. Затем гляжу на Лорен.

Солнце еще не село и пробивается через большое витражное окно, и от него волосы Лорен и в самом деле сверкают, и прямо сейчас она кажется мне сногсшибательной. Все хихикают, а Витторио нагибается и принимается нюхать ее волосы.

– Ах, сладкие, как нектар… нектар, – говорит он. Сейчас закричу. Сейчас закричу. Нет, не буду.

– Сладкие, как нектар… – снова бормочет Витторио, после чего отстраняется, и ее пряди спадают обратно.