описывая макароны с фенхелем и бананами, шербеты, которые там подают, но она лишь качает головой. О боже, я даже опускаюсь до уверений, что «Баркадия» гораздо дороже «Дорсии», но Патриция неумолима. Время от времени у нее на глазах наворачиваются слезы, клянусь.

Она молчит до тех пор, пока мы не оказываемся за посредственным столиком в глубине главного зала, но и тогда она нарушает молчание лишь для того, чтобы заказать коктейль Bellini. На закуску я беру равиоли с печенью селедки и яблочным джемом, а в качестве «антре» — мясную запеканку с козьим сыром и соусом на бульоне из перепелки. Она заказывает пиццу «ред снеппер» с фиалками и сосновыми орешками, а на закуску — арахисовый суп с копченой уткой и кабачковое пюре, — это только звучит странно, но на самом деле оно весьма вкусное. Журнал New York назвал это пюре «забавной и загадочной закусочкой», я говорю об этом Патриции, которая, не обращая внимания на зажженную мною спичку, закуривает сигарету. Она развалилась на стуле с мрачным видом, выдыхает дым прямо мне в лицо, изредка кидает на меня разъяренные взгляды, которые я, оставаясь, насколько это возможно, джентельменомджентльменом, стараюсь вежливо не замечать. Когда приносят наши тарелки, я не могу отвести взгляд от своего ужина: — на красных треугольничках мясной запеканки лежит козий сыр, окрашенный розовым гранатовым соком; говядину окружают завитки густого коричневого соуса из перепелки; по ободку большой черной тарелки разложены дольки манго. Прежде чем я решаюсь это попробовать, я смущенно и нерешительно ковыряю в тарелке вилкой.

Хотя ужин занял всего полтора часа, мне кажется, что мы просидели в «Баркадии» неделю. У меня нет особого желания ехать в «Туннель», но, на мой взгляд, это будет подходящее наказание для Патриции за ее поведение. Счет приносят на $320 — меньше, чем я ожидал. Я расплачиваюсь платиновой карточкой АmЕх. В такси я не свожу глаз со счетчика, водитель пытается завести разговор с Патрицией, которая абсолютно не обращает на него внимания, рассматривая свой макияж в набор Gucci и подводя уже и без того густо накрашенные губы. Сегодня бейсбольный матч, который я, кажется, забыл записать, а значит, вернувшись домой, не смогу посмотреть его. Я вспоминаю, что после работы купил два журнала, так что смогу провести часок-другой за их просмотром. Взглянув на свой Rolex, я понимаю, что если мы выпьем не больше пары стаканчика, то я успею домой к Поздней Ночи с Дэвидом Леттерманом. Хотя у Патриции красивое тело и я бы хотел с ней переспать, мысль о том, что нужно обращаться с ней ласково, быть нежным любовником, извиниться за вечер, за то, что мы не смогли попасть в «Дорсию» (хотя «Баркадия», черт возьми, в два раза дороже) раздражает меня. Сука, должно быть, злится на то, что мы не в лимузине.

Такси останавливается у «Туннеля». За проезд плачу я. Оставив шоферу приличные чаевые, я придерживаю перед Патрицией открытую дверь, но, когда я пытаюсь помочь ей выйти из машины, она игнорирует мою руку. У входа сегодня никого нет. По правде говоря, единственный человек на Двадцать Четвертой — сидящий возле мусорного контейнера нищий, который корчится от боли и со стонами умоляет подать ему мелочь или еду. Мы быстро проходим мимо него, один из трех стоящих за канатами швейцаров пропускает нас, другой, похлопывая меня по спине, говорит:

— Как поживаете, мистер Маккалоу?

Я киваю, открываю перед Патрицией дверь и, прежде чем последовать за ней, отвечаю:

— Отлично, м-м-м, Джим, — и пожимаю его руку.

Внутри, заплатив пятьдесят долларов за нас двоих, я немедленно направляюсь в бар. Меня не заботит, идет ли за мной Патриция. Я беру J&B со льдом. Она хочет «Перье (Perrier)», без лайма, заказывает сама. Осушив половину стакана, я облокачиваюсь на стойку и разглядываю симпатичную официантку. Неожиданно я понимаю, что что-то не так. Дело не в освещении, и не в песне «New Sensation», исполняемой INXS, и не в барменше. Что-то другое. Когда я медленно оборачиваюсь, чтобы посмотреть на клуб, меня встречает абсолютно пустой зал. Мы с Патрицией единственные посетители в целом клубе. Мы, да еще какая-то девица, — единственные люди в «Туннеле». «New Sensation» переходит в «The Devil Inside», музыка грохочет, но кажется не такой громкой, поскольку нет толпы, которая бы на нее реагировала. Пустой танцпол кажется огромным.

Отойдя от бара, я решаю заглянуть в другие помещения клубаяклуба, думая, что Патриция последует за мной. Но она остается. Никто не охраняет лестницу, ведущую вниз; когда я начинаю спускаться, песня переходит в «I Feel Free» Белинды Карлайл. В нижнем помещении всего одна пара, похожая на Сэма и Илену Сенфорд, но здесь темнее, жарче, так что я могу ошибаться. Они стоят в баре с стаканами шампанского в руках, я прохожу мимо и направляюсь к превосходно одетому парню мексиканской наружности, сидящему на диване. На нем двубортный шерстяной пиджак и такие же брюки от Mario Valentino, хлопчатобумажная футболка от Agnes В. и кожаные туфли от Susan Bennis Warren Edward (носков на ногах нет). Вместе с ним красивая, мускулистая телка, типичная европейская дрянь — блондинка, большие сиськи, загорелая, ненакрашенная, курит Merit Ultra Lights, на ней — хлопчатобумажное платье в полоску от Patrick Kelly и шелковые туфли на каблуках, украшенные стразами.

Я спрашиваю парня, не он ли Рикардо. Он утвердительно кивает. Я говорю, что я от Мэдисона и хочу купить у него грамм. Вынимаю бумажник и протягиваю ему полтинник и две двадцатки. Он просит у европейской девки кошелек. Она дает ему бархатную сумочку от Anne Moore. Пошарив в ней, Рикардо протягивает мне крохотный сложенный конвертик. Перед моим уходом телка говорит, что ей нравится мой бумажник из газелевой кожи. Я отвечаю, что хотел бы выебать ее между сисек, а потом отрубить ей руки, но чересчур громко играет «Faith» Джорджа Майкла, и девушка не слышит меня.

Наверху я вижу Патрицию там, где и оставил ее, в баре, одна, она потягивает «Перье (Perrier)».

— Послушай, Патрик, — говорит она, смягчившись. — Я хочу, чтобы ты знал, что я…

— Стерва? Слушай, хочешь кокаину? — выкрикиваю я, не дав ей договорить.

— M-м, да… конечно. — Она дико смущена.

— Пошли, — ору я, беря ее за руку.

Поставив воду на стойку, она идет за мной, через пустынный клуб, вверх по лестнице, к туалетам. С тем же успехом мы могли бы никуда не ходить, но это не так прикольно, поэтому большую часть мы вынюхиваем в кабинке мужского туалета. Выйдя оттуда, я сажусь на диван и закуриваю одну из ее сигарет, пока Патриция спускается за напитками.

Она возвращается с извинениями за свое сегодняшнее поведение.

— Я хочу сказать, что мне очень понравилась «Баркадия», еда была превосходная, а манговый шербетщербет, бог мой, это просто блаженство. Ничего страшного, что мы не пошли в «Дорсию». Мы можем пойти туда как-нибудь в другой раз, я знаю, что ты, наверное, пытался устроить нас туда, но сейчас просто не прорвешься. Да, и мне в самом деле очень понравилась еда в «Баркадии». Когда он открылся? Кажется, месяца три-четыре назад. Я читала отличный отзыв, то ли в New York, то ли в Gourmet… Неважно, хочешь, пойдем завтра со мной на этот концерт, или, может, пойдем сначала в «Дорсию», а потом посмотрим группу, где играет Уоллес; или в «Дорсию» после концерта, если ресторан еще будет открыт. Патрик, я серьезно: тебе надо посмотреть на них. Аватар так поет, что я даже думала, что влюблена в него — на самом деле это было влечение, а не любовь. Мне нравился и Уоллес, но он завяз в банковских займах, сошел с рельс и залетел из-за кислоты, не из-за кокаина. Я понимала, когда все пошло прахом, что лучше всего — плыть по течению, а не принимать близко к сердцу…

J&B — думаю я. Стакан J&B в моей правой руке — думаю я. Рука — думаю я. Charivari. Рубашка от Charivari. Fusilli — думаю я. Джеми Гертц — думаю я. Я бы выебал Джеми Гертц. Порше 911. Шарпей — думаю я. Мне бы хотелось иметь шарпея. Мне двадцать шесть — думаю я. В следующем году будет двадцать семь. Валиум. Я бы принял таблетку валиума. Нет, две таблетки валиума. Сотовый телефон — думаю я.

Китайская химчистка, куда я обычно посылаю свою окровавленную одежду, вчера вернула мне куртку Soprani, две белые сорочки Brooks Brothers и галстук Agnes В. с невыведенными пятнышками крови. У меня