скупился и заполнял причал воздухом поместья.
Я аккуратно выгрузил багаж на кибертележку и, приказав ей следовать за собой, взошел на платформу лифта, которая и доставила меня на поверхность. Как я ни был подготовлен внешним видом виллы из космоса, но подобной роскоши не ожидал. Поместье Мальконенна представляло собой небольшую благодатную долину, окруженную со всех сторон высокими горами. Понятно, что горы были наведенным стереоэффектом, но около пяти квадратных километров площади долины являлись настоящими. Половину долины занимало озеро с кристально-чистой водой, метрах в трех от гладкого, словно вылизанного, песчаного берега начинался редковатый сосновый лес, который ближе к горам густел и, незаметно переходя на склонах в стереоэффект, превращался в непроходимые дебри. Метрах в ста от платформы лифта высился трехэтажный коттедж сложной архитектуры готического стиля, но без присущей позднему Средневековью мрачности. Островерхие башенки, балкончики, открытые террасы из розового псевдотуфа придавали строению вид сказочного замка. Здесь действительно все было как в сказке. Или как на настоящей Земле. В теплом влажном воздухе разливался терпкий аромат сосновой смолы, по пронзительно-голубому небу неторопливо дрейфовали редкие облачка. Одна тучка заслонила солнце, на песок набежала тень, и это обыденное для настоящей Земли явление повергло меня в изумление. Такого нельзя добиться стереоэффектом — мираж не способен отбрасывать тень. Очевидно, где-то высоко на склоне котловины астероида был замаскирован парогенератор, который время от времени продуцировал в атмосферу легкие облака. Не удивлюсь, если окажется, что в программе экосистемы поместья заложены дожди, грозы, ветры, сезонные изменения.
Странно, Мальконенн не встречал меня и здесь. Я немного потоптался на подъемной площадке лифта, но так и не дождавшись появления хозяина, ступил на тропинку, ведущую к коттеджу. Кибертележка послушно последовала за мной.
Песок скрипел под ногами, где-то вдалеке гулким эхом стучал по сосне дятел, а вокруг, перепархивая с дерева на дерево, пересвистывались синички. Стайка бабочек-белянок сорвалась с куста можжевельника и нестройной гурьбой полетела к озеру. Откуда ни возьмись появилась большая синяя стрекоза и принялась сопровождать меня, с неутомимостью геликоптера делая огромные круги. В то, что она настоящая, не очень верилось — вряд ли для ее пропитания Мальконенн разводил в поместье мошек и комаров. С другой стороны, чем черт не шутит! По поверхности озера то и дело расходились круги от играющей в воде рыбы, а ей чем-то кормиться нужно?
На ступеньках коттеджа Мальконенн меня тоже не встретил, и это обстоятельство начинало тревожить. Нужен я был Мальконенну как воздух, и такое отношение к моему приезду настораживало. Но едва я вошел в коттедж, как все понял — пол под ногами ритмично подрагивал от неслышных уху частот крелогенератора. Тотт Мальконенн творил, и ему было не до условностей гостеприимства.
Ох, уж эти творческие натуры! По роду своей деятельности я изредка посещаю выставки и вернисажи, где приходится контактировать с людьми подобного типа. Так что знаком с ними не понаслышке. Предельно рассеянные, но в то же время импульсивные, излишне эмоциональные, полностью подчиненные своему внутреннему не в меру разболтанному чувственному миру. С трудом переносят контакт с реальностью, поэтому неделями хандрят, хнычут, что у них ничего не получается, но лишь только нисходит озарение, с головой погружаются в творчество, порой изнуряя себя до полного физического истощения и эмоционального опустошения. Скорее всего импульсом, подвигшим Мальконенна в данный момент на творческий порыв, оказалась моя астрограмма. Воодушевленный ее содержанием, он не смог удержаться и ушел в творческий поиск. Элементарная логика, что своими экзерсисами Он может поломать свои же далеко идущие планы, на таких людей в момент вдохновения не действует. Сиюминутное озарение для них превыше всего.
Холл коттеджа был увешан картинами древних мастеров. В конце жизни дед Мальконенна увлекся коллекционированием раритетов — скульптуры, живописи, — причем собирал произведения изобразительного искусства самой высокой пробы. Мог себе позволить — в начале массового внедрения транспортных средств гиперперехода отчисления за использование его открытия составляли астрономическую сумму, и даже до сих пор проценты по унаследованным авторским правам продолжали капать на банковский счет внука. Среди раритетов, приобретенных Мирамом Нуштради, значились полотна Леонардо да Винчи, Иеронима Босха, Сальвадора Дали, скульптуры Родена, но вершиной его коллекции был песчаниковый бюст египетской царицы Нэфр'диэт, датируемый XXIII веком до нашей эры и относящийся к смутным временам конца Древнего Царства.
Придирчивым взглядом окинув холл, я не обнаружил среди экспонатов жемчужины коллекции. Вероятно, она была выставлена в другом зале. Если бы не увлечение знаменитого астрофизика в конце жизни, не знаю, как бы я смог выполнить заказ его внука. Возможно, нашел бы иной путь, но на сто процентов уверен, что его осуществление было бы гораздо сложнее.
В третьем по счету зале, оборудованном под студию крелозаписи, я, наконец, обнаружил Тотта Мальконенна. Маленький, щуплый, с куцым чубчиком белокурых волос, он был похож на подростка, страдающего анемией. По всей видимости, в детстве он напоминал херувимчика, но сейчас занимался отнюдь не богоугодным делом — развалясь в кресле и запрокинув голову, Мальконенн пребывал в прострации, стеклянными, невидящими глазами уставившись в потолок. От стоящего в углу зала крелогенератора по полу змеились тонкие прозрачные шланги, заканчивающиеся присосками, прилепленными к гладко выбритому затылку крелофониста. Шланги подергивались живыми щупальцами, внутри их белесой дымкой клубился нейронный активатор, отчего возникало жутковатое впечатление, будто крелогенератор высасывает из Мальконенна мозги. Не знаю, какая именно композиция крутилась в голове крелофониста, но, судя по асинхронным толчкам крови у меня в висках и неприятному зуду под черепной коробкой в районе темени, была она весьма неудобоваримой. Хотя я не знаток, а по отголоскам резонирующего вторичного нейронного контура даже истинному ценителю трудно угадать, что за тема сейчас звучит — шедевр или дикая какофония.
На столике перед Тоттом Мальконенном лежала груда кювет с псевдоожиженным наполнителем для крелозаписи — некоторые были полностью закристаллизованы, некоторые частично, — стояла начатая бутылка «Алазорского», пустой бокал, рядом с бокалом лежал разорванный пакет стерильной ваты, а на ней покоился небольшой пузырек с оранжевой наклейкой.
Я взял пузырек, прочитал название и покачал головой. Мальконенн дошел до точки, если начал использовать пантакатин. По капле в глаза, затем ватку, смоченную препаратом, в ноздри, в уши, под язык, между пальцами… то есть к наиболее чувствительным рецепторам всех органов чувств. Сильный галлюциноген, вроде бы не вызывающий привыкания, но основательно опустошающий нервную систему.
Глаза Мальконенна слезились, из ноздрей и ушей выглядывала вата, губы были плотно стиснуты, пальцы сжаты в кулаки так, что побелели костяшки. Не удивлюсь, если ватные тампоны, смоченные пантакатином, находятся и под каждой из присосок.
Первым делом я разобрал багаж и отослал из зала кибертележку. Затем пододвинул к столику напротив Мальконенна кресло и установил вокруг пять гасящих акустику буйков, стараясь, чтобы получилась равносторонняя пентаграмма. Углы замкнутого звукового экрана всегда должны быть больше девяноста градусов, поэтому ни квадрат, ни треугольник не подходили. Удивительные параллели наблюдаются порой между строго обоснованными научными теориями и верованиями древних, защищавших себя от нечистой силы меловой пентаграммой или крутом. В нечистую силу я не верил, но система жизнеобеспечения поместья настроена таким образом, что фиксирует все происходящее внутри ее. А я не хотел, чтобы когда- нибудь наш конфиденциальный разговор был кем-либо прослушан.
Усевшись в кресло, я налил Мальконенну полный бокал вина, отключил крелогенератор и принялся ждать. С минуту ничего не происходило, затем тело крелофониста начало мелко подрагивать, на лице проявилась гримаса недовольства, выступили крупные капли пота. Мальконенн тяжело, с присвистом задышал, заперхал и, наконец, очнулся. Возвращение в реальность было бурным. Мальконенн судорожными движениями сдирал с себя присоски, вырывал вату из ноздрей и ушей, натужно кашлял, отплевывался. Освободившись от тампонов, двумя руками схватил бокал с вином и принялся жадно пить, икая, захлебываясь и обливаясь.
Я брезгливо поморщился. Не используй он галлюциноген, ничего подобного не было бы.
Когда Мальконенн допил вино, его сильно передернуло, но на этом конвульсии прекратились.
