залы».

Когда, года за три перед этим временем, открыты были в первый раз в Москве «комедийные действа» или театральные представления, то царица точно также смотрела их потаенно, сквозь решетки своей ложи. «Во время представления, говорит Рейтенфельс, царь сидел перед сценою на скамейке; а для царицы с детьми было устроено место, род ложи, из которой они смотрели из за решетки или, правильнее сказать, сквозь щели досок».

Таким образом для царицы, равно как и для всего царского семейства, всякое зрелище бывало доступно. Ни она и ни ее семья со всеми дворовым женским чином не лишались удовольствия поглядеть на то, что творится между мужским чином, как этот чин справляет свои торжества и увеселения публично, на глазах всего народа. Словом сказать, публичная жизнь не была закрыта от их очей. Заботливо скрывались только они сами от очей публики и от всякого общественного «действа». — Но время и обстоятельства, вообще движение той же общественной жизни брали свое и в силу этого движения, царь Алексей видимо, хотя быть может несознательно, стремился раскрыть вековые «запаны и завесы», скрывавшие его царицу, видимо желал переделать вековые решетки, сквозь которые смотрела его царица на человеческий мир; он, как и во всем, передовой человек своего великого сына, передовой человек великой реформы, мало по малу стремился вместо решеток устроить открытое окно.

Так, царица Марья Ильична Милославских, первая его супруга, уже присутствует на торжественных действах по случаю отпуска войск на польского короля в 1654 г. Когда, апреля 23, совершалось отпускное молебствие на рать идущим, она слушала литургию в Успенском соборе среди всего синклита и всех чинов: «а стояла на своем месте, а полевую сторону царицына места стояли боярские и прочия честные жены»… После литургии, когда происходила церемония отпуска воевод, — она стояла также на своем месте за запаною… Во время литургии быть может запана была открыта… По окончании службы патриарх подходил к пей и благословил просвирою. Затем во время пребывания в Москве вселенских патриархов, Паисия и Макария, царица не один раз выходила вместе с государем и детьми, в соборы и другие церкви слушать их торжественное служение. Но запана еще не открывалась. Царица даже в своей домовой церкви Рождества Богородицы слушивала литургию патриаршей службы хотя и вместе с государем, но все еще в притворе [154], уединенно даже от избранного святительского и домашнего общества. Такую строгость в исполнении стародавних обычаев мы должны приписать в этом случае самой царице, ее благочестивой и богомольной застенчивости, поддерживаемой, без со мнения, ее родством, в среде которого было не мало приверженцев и поклонников старого Домостроя. Сам государь, как мы упомянули, был очень склонен открыть запану, устроенную этим Домостроем, — и вот почему его вторая царица, Наталья Кириловна Нарышкиных, является совсем другим человеком. Воспитанная под влиянием Артамона Матвеева, в среде родства, чуждого застарелых предрассудков, она не обнаруживает в своей жизни староверческой привязанности к уставам Домостроя и ведет себя с большею свободою, конечно не без согласия и не без сочувствия своего супруга. На первом же каком-то торжественном выезде посреди народа она «несколько открывает окно кареты», как повествует Рейтенфельс (1671–1672). Смелый поступок произвел смущение в людях: не могли надивиться такому подвигу. Когда ей объяснили в чем дело, т. е. чего требовал старый Домострой, она с примерным благоразумием уступила, но не надолго. Вскоре она выезжает уже в карете «открытой, по причине присутствия послов, в знак особенной милости, как отмечает Лизек, описывая торжественный же выезд к Троице в 1675 г. В тоже время она не один раз выезжает в подмосковные дворцы в одной карете с царем, стало быть уже непременно в открытой карете и стало быть руководителем таких подвигов является сам же государь. Затем, справляя свои именины, она принимает лично все боярство, чего не бывало, и раздает им из собственных рук именинные пироги, чего так же допрежде не водилось.

Шаг за шагом, еще несколько лет и народ мало помалу привык бы к открытой жизни своих цариц. Но в начале следующего 1676 года царь Алексей скончался. Направляемый им ко многим новинам порядок царской жизни должен был на некоторое время замешаться. Сын царя Феодор по любви к новинам вполне достойный своего отца, царствует недолго; при нем новины царской жизни не успевают, так сказать, войти в колею; а потом настают дворские и семейные смуты, среди которых не возможно было и думать о чем либо правильном и прочном. Царица Наталья, оставшаяся без всякой поддержки, сиротою-вдовою, удаляется со сцены в свои вдовьи хоромы. С нею удаляются а вскоре и вовсе погибают, люди нового порядка, Артамон Матвеев и родство царицы, совсем отличное по своему характеру от родства Милославских, которые крепко держались за корни всего старого. Конечно, царевна Софья раскрывает женскую и даже девичью фату, но к сожалению она играет не свою роль; она играет роль царя и под видом только царя, решается вести свои публичные выходы открыто. Ее подвиг все-таки становится и в общественном мнении зазорным, по той особенно причине, что в нем господствуют не европейские, а византийские, не искренние, лицемерные идеи, с которыми можно было идти назад, но идти дальше было уже не возможно. Между тем и история, и жизнь настоятельно требовали ответа на вопрос, созревший с органическою последовательностью: быть или не быть византийским началам, и прямо склонялись к тому, что быть началам европейским. Народные передовые инстинкты прозревали истинный и прямой путь и к нравственной и к гражданской свободе и разом круто поворотили на новую дорогу с этого застарелого и засоренного византийского пути, которому остались верными одни только задние люди, всякие староверы во всяких смыслах.

Мы уже сказали выше, что нравственным идеалом домашнего устройства в допетровском быту было устройство, во многом подражавшее монастырю, что лучший древнерусский дом в этом отношении, был дом, наиболее приближавшийся к такому идеалу. Замкнутость царицына быта, и особенно быта царевен, конечно еще больше способствовали водворению в их хоромах монастырской жизни. Молитва и милостыня — вот исключительная, единственная и достойная стихия этой жизни, руководившая не только помышлениями, но и всеми поступками и подвигами ее деятелей. Келейное, т. е. домовное, и церковное правило и подвиги милосердия, — вот в чем заключалось главное, коренное и неизменное дело этой жизни. Само собою разумеется, что молитва и милостыня, — как основные начала богоугодной и спасительной жизни, являясь делом, по необходимости должны были облекаться в одежду своего века, т. е. принимать формы той культуры или выработки понятий и представлений, какая господствовала в допетровском быту. Неясны будут черты описываемого быта, если мы остановимся на одних лишь словах и не постараемся определить их смысл чертами самого дела. Начала жизни пребывают одни и те же, оттого и называются они началами; но дела, совершаемые во имя начал, бывают различны, потому что всегда вполне зависят от различных бытовых условий века. Так точно и дела молитвы, как и дела милосердия в каждый век имеют свой особый облпк. Благочестие каждого века имеет свои особые черты, тому веку только свойственные, которыми оно и различается, больше или меньше, от благой чести других веков.

Чтобы обозначить верною и точною чертою благочестивое правило жизни XVI и XVII века, которому и царицы в своем быту следовали неизменно, приведем поучение составителя Домостроя XVI века. В этом поучении заключается не один только идеал нравственной чистоты и нравственной высоты, к какому должен был на всякий день стремится каждый истинно верующий человек; в нем вместе с тем типически обозначается и вся действительность такой жизни, рисуются типические черты повседневного домашнего быта в его наилучшем нравственном устройстве, те черты, с которыми мы постоянно встречаемся в этом описании домашнего быта цариц и которые раскрываются здесь самыми делами и подвигами и при том по достоверным указаниям деловых же дьячьих записок.

«И ты чадо — твори добрые дела: имей, чадо, великую веру к Богу: все упование возлагай на Господа: ни ктоже, надеяся на Христа, не погибнет. Прибегай всегды с верою ко святым Божиим церквам; заутрени не просыпай; обедни не прогуливай; вечерни не погреши и не пропивай; навечерница и полунощница и часы в дому своем всегды, по вся дни, пети: то всякому христианину Божий долг. Аще возможно, по времени, прибавить правила: на твоем произволении — большую милость от Бога обрящеши. А в церкви Божии и дому, на правиле и на всяком молении стояти со страхом, Богови молитися и со вниманием слушати, отнюдь в те поры ни о чем не беседовати, ни обзиратися, разве ли кия нужда. А говорити правило келейное и церковное