его родных братьев, дядей и других ближних родственников и свойственников; когда, таким образом, даже и самые права родства были упразднены во имя прав личности, т. е., на первое время, во имя только самовластной или самостоятельной идеи государства, представителем которой явилась одна только личность государя в государях, большого, великого государя, сознававшего теперь всю русскую землю не совокупностью различных господарств, а единым, своим собственным господарством, своею неотемлемою вотчиною; — когда все это совершилось, то все, независимые прежде самовластцы, князья-родичи и думцы-дружинники, по необходимости должны были выразуметь, что положение их в государевой вотчине есть положение домочадцев, слуг, а по просту — положение холопов. Они перед государем и называют себя уже холопами. Даже пожилой дядя государев, Андрей Иванович Старицкий, перед малолетним своим племянником, государем Иваном (Грозным) именует себя холопом. Так переставились старые обычаи. В этом-то слове холоп заключился теперь весь смысл отношений боярских к особе государя и друг к другу. Старое начало более или менее независимых дружинных или родовых отношений стало постепенно перерабатываться в новое начало отношений холопских, во всей полноте известного нравственного склада и характера таких отношений. Самовластные, олигархические стремления боярства нашли себе, по необходимости, другой путь. Отъезжать, поднимать междоусобную войну с государем, мутить землею, разносить землю розно, теперь было уже невозможно. Теперь по необходимости, они должны были сосредоточиться около одной цели, около той цели, чтобы войти в особую близость к государю, в особую его милость и его же милостью забрать его власть в свои руки. Особая милость господина всегда давала холопу и особое самостоятельное, т. е. самовластное значение. В стремлениях к такой цели необыкновенно важным делом для холопов-олигархов становилась государева женитьба, посредством которой можно было вступить, с государем в родство и в свойство, след. приобресть его милость самым легким способом, без всяких особенных заслуг или талантов. Милость же государя в таких обстоятельствах ставила человека на первое место и в управлении государством.

Необходимо помнить, что наше государство произошло не из слияния каких либо самостоятельных, независимых друг от друга земских сил, а произошло прямо и непосредственно из «вотчины»; почему и самое управление государством было построено на личном, чисто вотчинническом, прямо помещичьем начале. Оно не было делом обидим, от всей земли, оно было делом собственника, было делом дворовым, делом его дворовых людей, из которых всегда и составлялось так называемое правительство. Государством управляли не государственные, т. е. народные земские силы, а управляли им силы государева двора, которые, скрытно, всегда первенствовали и в боярской думе. Разумеется, при вотчинном значении управления другого положения вещей и быть не могло. И государством, как и самим государем, в таком случае, всегда управлял какой либо один род, одна партия особенно близкие к государю, его домашних людей. А такими людьми по весьма понятным причинам очень часто являлись его родственники по жене — царице. Вот почему государева женитьба приобретала для всего Двора, для всего правящего общества Москвы великий, самый жизненный смысл.

Государева невеста, восходя на степень великой государыни царицы, тотчас же вводила за собою в близость к государю своих родичей и родственников, которые очень скоро, становились, если не в боярской думе, то на самом деле, людьми сильными, влиятельными, становились временщиками; ибо в иной форме, по духу вотчинного управления, не могла и выразиться приближенная к государю власть. Новые временщики, само собою разумеется, должны были вытеснить из дворца, удалить от государских милостей старых друзей государя, прежних временщиков. Таким образом, было о чем подумать людям, стоявшим подле государевой особы. Конечно, такие думы с большею силою поднимались в то время, когда был введен обычай выбирать государю невесту из всех девиц служилого, в собственном смысле господарского сословия, которое впоследствии должно было оставить за собою одно только, соответственное этому самому смыслу, имя дворян.

В эпоху дружинных отношений в. князья женились на княжнах своего же рода, на дочерях удельных князей, иногда на иноземках, также княжеского рода; а также и на дочерях знатных дружинников бояр, и даже на дочерях новгородских посадников. Тогда браки руководились именно дружинными отношениями родов, отношениями равенства.

Но когда московский в. князь стал самовластительным, самодержавным государем всея Руси и все удельные князья, вместе с дружинниками боярами сделались его холопами, то представилось великое затруднение относительно его женитьбы и даже браков его сыновей и дочерей. Старое юридическое понятие, что «по рабе холоп» не дозволяло уже брака с подданными, с своими слугами, холопами. Сверх того это противоречило всем помыслам московского государя, стремившегося выделить свою особу именно из среды, которая все еще полна была притязаниями своей равноправности с ними, т. е. из княжеской и боярской среды.

В первое время господарские стремления в. князя были удовлетворены вполне: он женился вторым браком уже на греческой царевне (Софье). Этот брак придал особенно высокий, прямо царственный смысл особе государя и своим примером требовал и на будущее время соответственных ему по значению брачных связей, по крайней мере для государевых сыновей, наследников престола. Иван Васильевич успел женить (в 1482 г.) своего старшего сына на дочери Молдавского воеводы и господаря, православного по вере, а дочь Елену в 1495 г. выдал за Литовского короля и в. князя Александра. Затем московский государь много хлопотал о том, чтобы поженить и других своих сыновей на иноземках из владетельных родов. С этой целью он вел переговоры с дочерью Еленою, которая, живя, в Литве, имела способы узнать, где за границею есть невесты для ее братьев. «Сын мой Василий, а твой брат, говорил он дочери, и мои дети, Юрий и Дмитрей, а твоя братья, дал Бог, того доросли, что их пригоже женити, где будет пригоже; и ты бы, дочка, отведала: у которых государей греческого закона, или римского закону, будут дочери, где бы пригоже мне сына своего Василия женити; или у которых и не у великих государей будут дочери или у государских детей, которые будут на государстве… где взведаешь и ты нам пришли сказать с нашимя бояры». В. князь указывал, нет ли невест в Венгрии у деспотов Сербских, ибо то были православные; искал невест в Германии у Маркрабья Бранборского, присватывался за Датскую королевичну; но все старания и хлопоты были напрасны. Было много причин, по которым такие браки становились делом до чрезвычайности затруднительным и уладить его было почти совсем невозможно. Великою помехою служило во первых различие веры, а главное то, что Европа еще очень мало была знакома с Московским Государством, которое представлялось ей дикою пустынею, населенною чуть не кочевыми варварами, в роде гуннов или татар.

Оставалось покориться необходимости и выбирать себе невесту из подданных. Но как же следовало поступить в этом важном деле, чтобы устранить силу семейных преданий, старых отношений, указывавших все-таки на невест из знатных княжеских и боярских родов, которые, хотя и сравнялись именем холопов со всеми подданными, но все еще сохраняли свое высшее значение в государстве и родниться с ними по этой причине было гораздо соответственнее, прямее, согласнее с обычаем и со всем складом тогдашних понятий о родовой чести, не допускавшей вообще большого неравенства в браках.

Не желая посредством брака с каким либо из знатных родов возвышать его значение, искусственно создавать в нем совместника себе, совместника своему самодержавному роду, государь принужден был вывесть этот вопрос из сферы прежних дружинных княжеских, т. е. частных отношений, в сферу отношений общих, чисто государственных; он принужден был опереться на массу и установить выбор невесты общий, так сказать всенародный, без всякого лицеприятия в пользу каких либо преданий или личных отношений и связей, а руководясь только непосредственными прямыми достоинствами невесты, как женщины доброй, «ростом, красотою и разумом исполненной», к какому бы малому роду она ни принадлежала.

В. князь Иван Васильевич выбрал невесту для своего наследника, сына Василья, из тысячи пятисот девиц, вызванных на смотрины от помещиков или служилых людей всей земли.

Этим действием была порвана одна из последних нитей, еще связывавших государя с княжескою и боярскою средою. Оно выводило его отношения к этой среде на полную свободу. Домашнее личное государево дело становилось в этом случае делом общим, всенародным, общественным, в полном смысле государственным, что, конечно, в понятиях народа еще более возвышало личность государя, обобщало ее, ставило эту личность выше всех в русской земле. Государь женился и выбирал себе невесту не из привилегированной среды княжеских родов, как бывало в то время, когда он находился в равенстве с этою средою, сам принадлежал к этой же среде, т. е. к тому же княжескому роду, был одним из многих, — теперь, представляя собою уже особый царский самодержавный род и не находя невесты в совместном себе таком же царском или княжеском владетельном роде, он брал ее всенародно из семьи всего служебного сословия.