разочаровывали. Но само здание, возможно, лучшее произведение Росси, восхищало всегда.

В маленьких театрах нет ни впечатляющих афиш, ни позолоты, ни бархата, ни хрусталя. Случайные помещения, актеры без званий, буфеты с дешевыми бутербродами, зальчики на сотню, а то и на полсотни мест. И зритель часто случайный: шел мимо, увидел набранное на компьютере объявление, поразился смешной цене билета и решил рискнуть пустым вечером. А потом уговаривает знакомых: сходите, не пожалеете.

На чем держатся маленькие театры? Зачем они нужны?

Мне кажется, они не просто нужны – необходимы.

Великие театры за долгие десятилетия существования выработали традиции, создали школы, мало того, они создали и своего зрителя. Фанаты «Таганки» могут не ходить в «Современник», поклонники «Ленкома» равнодушны к «Вахтанговскому», завсегдатаям «Маяковки» глубоко безразличен «МХАТ на бульваре». Прославленному театру трудно менять свои традиции: и коллектив, и зритель могут резко отвергнуть крутой поворот. Когда на «Таганку» пришел гениальный Эфрос, его приняли в штыки, да и не сложилось у него. Он не смог стать вторым Любимовым именно потому, что был первым Эфросом.

Нравится нам это или нет, уважение к театральным традициям естественно и неизбежно.

Но ведь кто—то должен традиции не только хранить, но и создавать. Кто—то должен экспериментировать, рисковать, уходить от общепринятого. Кто—то должен, в конце концов, девять раз проваливаться, чтобы на десятый получился шедевр.

Вот для этого, мне кажется, и нужны маленькие театры.

Они творят, выдумывают, пробуют не потому, что этого хотят, а потому, что у них другого выхода нет. Если зал просто комната с деревянными скамейками, если сцена крохотна, а на декорации и костюмы нет денег – что остается? Новаторство, пусть даже поневоле. И ведь нередко получается, да еще как!

Помню, был год, когда очень солидный московский театр ухлопал на спектакль пятьсот тысяч долларов. Результат был средний. Второй театр прыгнул еще выше – семьсот пятьдесят тысяч «зеленых» ушло на постановку. Марк Розовский в крохотном театрике у Никитских ворот решил бороться с гигантами «ассиметрично»: он пообещал поставить спектакль за один рубль! И ведь поставил! И еще как поставил! Абсолютно наглый, ни на что не похожий спектакль «Песни нашего двора» уже через год стал классикой.

Вообще, Розовский практически всю жизнь работает в условиях крайней нищеты – но эта нищета стала не слабостью, а особенностью его театра, его фирменным знаком, вызовом хрустально—бархотной традиции. Конечно, театр у Никитских ворот никогда не заменит Малого и МХТ – но ведь и эти великие коллективы не заменят лихое сообщество, творящее свое искусство в крохотном пространстве бывшей коммуналки. И случайно ли из маленького театра, многократно – и не по своей воле – менявшего временные пристанища, вышли такие любимцы нынешнего зрителя, как Геннадий Хазанов, Семен Фарада, Александр Филипенко, Екатерина Гусева? Ведь все они вне шаблона, у каждого изобретательность в крови!

Когда тотально востребованный актер Олег Табаков начал создавать нечто неясное в неприспособленном подвальчике на улице Чаплыгина, я, честно говоря, мало верил в успех, о чем и сказал осторожно основателю нового театрального дела. Табаков возразил, что надежда на успех держится на двух основаниях: на том, что сам он мужик упрямый, и на том, что секретарь райкома его друг. Тогда все это выглядело авантюрой. А сегодня? Едва ли не половина теперешних звезд театра, кино и сериалов вышла из «Табакерки»! В спартанской обстановке подвала и режиссеру, и актерам оставалось рассчитывать только на себя. Не потому ли и выросла плеяда блестящих мастеров, ярких в любой декорации и вне всякой декорации?

Мне могут возразить: в Москве не меньше двухсот маленьких театров, а среди них знаменитых пять— шесть. Остальные—то зачем?

Остальные тоже нужны. Ведь никто не знает, из какого крохотного коллектива выйдет новая Ия Саввина, новый Задорнов или Славкин, Белякович или Спесивцев. Пусть все работают, а время отберет то, что ему понадобится.

Один из великих дал свое определение театра: актер вышел на площадь, расстелил коврик – вот вам и театр. Маленькие коллективы ближе всего к истоку жанра – человеку с ковриком.

Недавно крохотный театр со странным названием «Сто одиннадцать» поставил мою старую детскую сказку, благодаря чему я и попал в подвальчик на полсотни мест по адресу – улица Первомайская, 111. Какой же веселый получился спектакль! Актеры играли в самом изначальном, детском смысле этого слова, заводились сами и заводили зал. Как переживали за героев маленькие зрители, как вопили то от радости, то от возмущения! В академических театрах так не вопят: нельзя беситься среди золота и лепнины. А тут всех постановочных средств хватило на три бревна и четыре доски, из которых смастерили нечто вроде царского трона, и такая декорация, понятно, ничуть не мешала самому бурному выражению чувств. Мне понравились все актеры – а один просто восхитил. Александру Розенталю, игравшему нелепого, беспомощного, наивно мудрого сказочного короля, в уходящем году исполнилось девяносто два! В двадцать пять он ушел на фронт, нынче, на десятом десятке, всю зиму катался на горных лыжах и весь год играл в «Театре сто одиннадцать». Ему нельзя ни стариться, ни болеть: в маленьком театре нет актера на замену.

Еще недавно в центре столицы был миниатюрный театр с прекрасным названием «Русский дом». Сотня мест, пятачок сцены, маленькое фойе – и все это в идеальном месте, рядом с метро «Тургеневская», на первом этаже очень красивого исторического дома. Именно идеальность места и стала причиной гибели: вот—вот на месте театра появится то ли дорогой ресторан, то ли еще что—то прибыльное…

А ведь маленькие театры, как и большие, тоже хранители благороднейшей культурной традиции. Только иной. Школы Станиславского и Мейерхольда, Вахтангова и Таирова, Лобанова и Товстоногова, конечно же, не должны умереть. Но ведь тот же Константин Сергеевич дал жизнь не только знаменитой системе, но и другой великой традиции – традиции актерского братства. Традиции сообщества, где нет интриг, нет агрессивной борьбы за лавры, за звания, за деньги. Только очень уж благодушный человек поверит, что в великих театрах творят разумное, доброе и вечное именно такие коллективы. А в маленьких театрах делить нечего, бескорыстная служба искусству – условие их существования. Чтобы выжить, они просто вынуждены следовать самым высоким нравственным принципам. Уже одно это соображение стоит того, чтобы беречь эти драгоценные ростки культуры – ростки, которые, увы, так легко вытоптать.

В то утро тысячи и тысячи московских водителей выехали со стоянки с десятирублевой бумажкой на лобовом стекле. Что за странное единодушие? Ничего странного – так столичные автолюбители доступным им способом выражали протест. Дело в том, что именно на этот день был назначен суд над злостным и циничным нарушителем закона.

Что же совершил преступник?

Не совершил он ничего – не успел. Но замыслил ужасное: этот скромный автовладелец подозревался в намерении дать взятку сотруднику ГАИ (или ГИБДД, как больше нравится, так и называйте). Он чего—то там нарушил, и страж дорожного порядка препроводил его в машину с мигалкой. Там пошла обычная в таких случаях тягомотина: нарушаете, гражданин, да я нечаянно, да если каждый нечаянно – и т. д. Водитель быстро понял, что спорить себе дороже, на штраф согласился, но предложил оплатить его на месте. Именно это и стало преступлением. Причем, вполне доказанным, ибо, как позднее выяснилось, в милицейской машине стоял «жучок», и все переговоры фиксировались на пленку. Вон ведь как поймали – не отвертишься. А еще говорят, что наша милиция плохо работает. Могут, когда захотят.

Милицию стоило бы похвалить за хитроумие, если бы штрафом дело и кончилось. Но – не кончилось, а только началось: правоохранительная машина тяжеловесно пришла в движение. Большие чины в тесной спайке с телевидением доложили населению о поимке важного государственного преступника, прокуратура сурово напомнила, что за дачу взятки полагается до восьми лет крайне неприятного режима, а суд моментально принял дело к производству. Странно, что уличенного злодея не отправили тут же в Бутырку – ведь заслужил, голубчик.

Так против чего же устроили свою нестандартную демонстрацию московские водители? Им что, закон не по нраву?

Закон им по нраву. Им не по нраву чиновничье шулерство, юридическая показуха, заказное правосудие. Ежедневно по всей стране сотни тысяч гаишников вымогают, а сотни тысяч водителей дают взятки. Так почему же на скамье подсудимых оказался именно Ильдар Бичаров, один за всех? Кроме того,