причинам, нежели Джесси. Даю слово, Джесс Дюфрейн – необработанный драгоценный камень, и на РМР нет человека, который бы с этим не согласился.

– Так что же он сделал, чтобы заслужить такое уважение?

Мисс Абигейл волновалась, не заметил ли Хадсон, как дрожит стакан в ее руке.

– Я слышу недоверие в вашем тоне, мисс Маккензи, и, я думаю, Джесси вряд ли давал вам повод, чтобы подумать о нем хорошо. Я бы оказал ему медвежью услугу, перечислив его достоинства. Вы должны открыть их сами. Если у вас будет возможность посмотреть его фотографии, хорошенько присмотритесь к ним. Вы увидите больше чем простые картинки... вы увидите, что у него в душе.

Забавно, она раньше никогда не думала, что у Джесси есть душа.

– Да, я посмотрю, мистер Хадсон, если когда-нибудь представится возможность.

Он действительнофотограф, подумала она, ощущая стук в висках, настоящий фотограф!

– Джесс был прав, – сказал Джим Хадсон, ставя пустой стакан на плетеный стол между ними. – Этот лимонад стоит тысячи долларов за стакан в любой день, вроде сегодняшнего.

– Я рада, что он понравился вам.

– Если вам что-нибудь понадобится, пока Джесси здесь, скажите только слово, и вы это получите.

– Как великодушно с вашей стороны, сэр.

– Но мое великодушие нельзя сравнить с вашим. До свиданья, мисс Маккензи. Позаботьтесь о нем ради меня.

Говоря это, Джим Хадсон смотрел на входную дверь.

Это последнее необычно сердечное замечание вконец смутило и без того находящуюся в расстройстве чувств мисс Абигейл. Она ожидала, что Джим Хадсон придет к ней и восстановит справедливость, а вместо этого он реабилитировал человека, которого мисс Абигейл не переставала называть «грабителем». Наблюдая за брюками Хадсона, по мере того, как он удалялся по пыльной дороге, мисс Абигейл не переставала вспоминать его откровения о Джесси Камероне – Дюфрейне.

Опять, как будто из ниоткуда, возник припев:

В поезде ехал Джесси Дюфрейн...

Но она не могла стоять на веранде" так долго, надо было идти к нему. Что же она скажет? Ей стало трудно дышать, кровь стучала в висках, сердце бешено билось, нахлынули мучительные воспоминания, как сотни раз она насмехалась над Джесси, считая его грабителем. Она попыталась взять себя в руки, но почувствовала себя еще более слабой и уязвимой. Как бы мог смеяться сам над собой все эти дни, подумала она. И что он думает теперь?

Она тихо открыла дверь, встала перед стойкой для зонтиков, чтобы проверить, как выглядит, но рука ее застыла, так и не дотронувшись до волос. Там на сиденье лежал прямоугольный листочек бумаги. Что-то насторожило мисс Абигейл, она чуть помедлила, но все-таки взяла листок.

Это был чек, наверху печатными буквами было выведено: РОКИ МАУНТИН РЕИЛРОАД, ДЕНВЕР, КОЛОРАДО. Он был выписан на имя Абигейл Маккензи на сумму в одну тысячу долларов!

Все внутри мисс Абигейл перевернулось, бумага задрожала в ее руках. Она заглянула в дверной проем спальни, еще больше боясь увидеться с Джесси.

Одна тысяча долларов! Чего уж там, ей потребовалось бы два года или больше, чтобы заработать такую сумму, обслуживая столики у Луи Калпеппера. Кто же этот Джесси Дюфрейн, если железная дорога может заплатить такие деньги за уход за ним? Совсем сбитая с толку, мисс Абигейл уставилась на чек, зная, что не заработала и четверти этой суммы. Она вспомнила понимающие взгляды, которыми обменялись Джесси и Джим Хадсон и слова: «стакан лимонада Эбби стоит в любой день тысячу долларов». Совершенно растерянная, она проглотила комок, подступивший к горлу.

– Эбби, Джим ушел? – спросил Джесси.

– Да, ушел, мистер...

Как ей теперь к нему обращаться? Она не могла связать его с его новым именем, да и со старым тоже. Все внезапно переменилось. В зеркале она увидела себя – вспыхнувшее лицо, бумага в руке, смущение в глазах, она словно окаменела, внезапно растерявшись, как вести себя перед человеком за стеной, у которого было настоящее имя, хорошая работа, представительные друзья, и которого на железной дороге весьма уважали. А огромные деньги, которые заплатила железная дорога за его огнестрельную рану?

Как ей себя вести?

Она долго называла его мистером Камероном и дорожным грабителем, так что ей было очень трудно сразу поменять свое отношение, которое – она теперь видела – было основано на предположении, что он виновен в том, в чем обвинялся. Но ведь сколько раз он сам намекал, что является преступником? Да вот только вчера он сказал, что надолго здесь не задержится, так что можно не беспокоиться, если она ему все расскажет о себе и... и о Ричарде. А теперь мисс Абигейл поняла, что он с ней заигрывал, намекая, что за ним приедет полиция, хотя все время знал, что это будет Джим Хадсон.

С потерянным видом она перебрала в памяти все другие случаи– угрозы и поцелуи, борьбу за револьвер и ужасные издевательства. Был ли он прав, говоря, что она отбросила правила приличия, думая, что он дорожный грабитель, и свалила всю вину на него? Только он не был грабителем. Внезапно к мисс Абигейл вернулся здравый смысл, и она решила, что будет относиться к нему так же, как до визита Джеймса Хадсона. Джесси не был реабилитирован за все, через что он заставил пройти мисс Абигейл. Но она держала в неуверенной руке тысячу долларов, и сколько бы она ни отрицала, это действительно в какой-то степени реабилитировало его.

Она подошла к его комнате, и сердце ее бешено колотилось. Джесси сидел на цветастых подушках на сиденье под окном и выглядел еще более мужественным в джинсах и расстегнутой рубашке на желтовато- зеленом фоне. Он смотрел в окно на Джима Хадсона и не заметил, как вошла мисс Абигейл. Она смотрела на него, с трудом переводя дыхание – он выглядел слишком привлекательно и миролюбиво, а она не хотела ни того ни другого. Он отпустил занавеску, рассеянно почесал обнаженную грудь, и глаза мисс Абигейл следили за его тонкими пальцами. Наконец она смогла откашляться.

Джесси с удивлением поднял взгляд.

– Здесь, наверное, нельзя сидеть? – Он хотел подняться.

– Нет, можно. У окна прохладно, сидите. Он откинулся назад.

– Ну, заходи. Может быть, теперь ты не боишься. – Он не собирался подшучивать над ней, и она внезапно почувствовала, как ей этого не хватает, чтобы ослабить восхищение, которое он начал у нее вызывать.

– Я... я еще боюсь, – призналась она. Никто из них не улыбнулся.

– Я хотела спросить: «Почему вы не сказали мне», но – это глупо – вы ведь говорили.

Он великодушно не обратил на это внимание, хотя мисс Абигейл только этого и хотела, уж лучше чем натянутая серьезность. Он только сказал:

– Я бы тоже выпил стаканчик лимонада, Эбби. Не могла бы ты мне принести, пожалуйста?

– Как я могу не принести? В конце концов именно за этомне и заплатили.

Она чувствовала на себе его взгляд, и ее руки задрожали, пока она наливала напиток. «Кто вы? – мысленно вопрошала она. – И зачем вы здесь?» Она была в полном расстройстве чувств из-за перемены, которую ощущала в Джесси после ухода Джима Хадсона. Он взял стакан, поблагодарил ее, сделал глоток и наклонился вперед, поставив локти на колени, молча глядя на мисс Абигейл.

– Прежде всего, – нервно начала она, – я хочу дать ясно понять, что причинила вам боль на кухне не нарочно и... и причина, по которой я это говорю, не имеет ничего общего с тем, зарабатываете ли вы себе на жизнь, грабя поезда, или нет.

– Приятно слышать. Я, конечно, тебе верю. Ты очень честная, Эбби.

Глаза Джесси, казалось, прожгли ее насквозь.

– А вы?

– Садись, Эбби. Ради Бога... в то маленькое кресло-качалку, и я поговорю с тобой.

Она замешкалась, потом села, но не расслабилась.

– Все, что я рассказывал о себе, правда. Я никогда не врал тебе.

– Джим Хадсон – это тот друг, о котором вы рассказывали? Тот, что покинул Новый Орлеан вместе с вами, когда вам было двадцать?