поручик. – Передохните минуту. Перекусите, выпейте кофе, у кого есть. У кого нет – вода в колодце. Сержант, пошлите двоих проверить вон те кусты у дороги… Если что, пусть откроют огонь. И назад… Никакой самодеятельности!

Едва он отправился разыскивать капитана, как солдаты расположились на траве. Достали хлеб из своих вещмешков, штыком вскрыли банку консервов.

– Идите сюда, – позвал их Бачох. – Здесь пиво!

Они поднялись с недоверием: уж не разыгрывает ли он их? Может, и нашел бутылку, тогда все равно спешить нечего.

– Полная бочка! И какое пиво – холодненькое, с такой вот шапкой! – поднял он пенящуюся кружку.

Они прибавили шагу, бросив хлеб и консервы на зеленом столе, опоясывавшем старый каштан, вокруг которого стояли садовые стулья.

Солдаты поочередно подставляли кружки, взятые из буфета, под длинный кран, из которого била пенистая струя. Вероятно, здесь раньше был трактир, а в последнее время – солдатская столовая, так как кругом валялись бланки каких-то ведомостей, картонные коробки с сигаретами «Юно».

– Берите, – радушно предлагал всем Бачох, – будет что покурить.

Они принялись запасаться сигаретами.

– Недурное пивко! – обтер Багинский пену о усов.

– Немедленно убирайтесь отсюда! – налетел на них сержант Валясек. – И чтобы я вас здесь больше не видел!.. Откуда вы знаете: а вдруг пиво отравлено?

– Как будто у них было для этого время?

– Такое великолепное пиво, – защищались солдаты. – Да вы сами пригубите кружечку.

– Убирайтесь! Я уже сказал вам раз, и нечего разводить дискуссию!

Они с неохотой выбрались на улицу, подобрали брошенный на столе хлеб и, пожевывая его всухомятку, расположились на траве.

Один только Бачох, сидя на корточках под стойкой, переждал завязавшийся спор и теперь, довольный, что старшина убрался прочь, наполнил до краев кружку и, сдувая пену, с удовольствием потягивал пиво.

– Где там – «отравлено»? Божественный нектар, – в упоении бормотал он. – А теперь можно и закурить…

Неожиданно он услышал вой летящего снаряда, который ударил в чердачное перекрытие. Спасаться бегством было поздно, он успел только забиться в самый угол, когда с треском посыпались балки и кирпичи.

Солдаты увидели, как от разрыва трактир развалился. Острейко облегченно перекрестился.

– Видно, наш час еще не пробил… Старшина выгнал нас, будто чувствовал это, – воздал он должное Валясеку.

А снаряды ложились все гуще, они начисто разнесли верх соседнего дома, только огонь сухо потрескивал среди развалин.

– Боюсь, немцы попрут нас отсюда! – выкрикнул Багинский и побежал рысью, согнувшись под тяжестью вещмешка. – Надо окопаться и замаскироваться как следует.

– Подпустить их поближе и забросать гранатами!

– Оседлать дорогу! Не позволим снова сбросить нас в реку! – широко развел руками поручик Качмарек, указывая, как следует развернуться.

От кустов, поминутно оглядываясь, будто немцы гнались за ним по пятам, мчался солдат.

– Танки! – голос у него срывался. – Бронетранспортеры и танки!

– Много их?

– Много… Я не считал, но много. Они появились из-за деревьев…

– Прекрасно, у нас есть орудие, – показал Качмарек на придорожный ров с поваленной вербой. Из-под метелок беловатых снизу листьев выступало орудийное дуло. Расчет залег рядом, надежно укрытый от посторонних глаз. «Но после первого же выстрела они обнаружат себя, а другого такого укрытия не найти. Им придется вести огонь, пока их всех не перебьют. Если только связной не ошибся: ведь у страха глаза велики».

Но, подобно ударам бронированного кулака, по цветущим садам уже начали бить танковые орудия. Снаряды рвались в домах, высаживая окна прямо с рамами.

Залевский высадил ногой две доски в заборе. Он затаился в небольшом углублении рядом со старым Острейко. Немцы пока не появлялись, видны были только башни танков над кустами, их низко опущенные дула изрыгали огонь.

– Они не заметили орудия, – порадовался Збышек удачной засаде. – Почему они не стреляют?

Но как раз в этот момент они услышали, как что-то лязгнуло, и танк затрясся, будто наскочил на препятствие. Второй танк уже огибал его и, как спички, ломая заборы, тащил за собой вывороченные с корнем фруктовые деревья.

Прежде чем артиллеристы успели изменить угол прицела, танк вывернул на них откуда-то сбоку и навалился сверху, проутюжив орудийный расчет горой металла.

Залевский уронил голову. Он не в силах был видеть гибель боевых товарищей. Из бронетранспортеров выскакивали гренадеры. Рукава засучены, в загорелых руках – винтовки. Они бежали ритмично, поддерживая танковую атаку.

– Бей по немцам, – наставлял Залевского Острейко. – Да выбирай тех, которые с нашивками.

Сам он стрелял редко, но Залевский видел, как дважды падали солдаты в горшкообразных касках, со светлыми черенками гранат за поясом.

– Наши отступают, – бормотал Острейко, – собирайся… Я тебя прикрою. Ну, я ведь постарше. Сматывайся, сынок!

Немцы миновали их. Отделения гренадеров продвигались под прикрытием танков, которые прорвали оборонительные линии поляков, в разрывы вливалось все больше пехоты, ждать было нечего.

Залевский развел в стороны выломанные в заборе доски, одна съехала вниз и зацепилась за ранец. Когда Збышек рванулся, брезентовая лямка лопнула…

– Черт с ним! – Он сорвал с плеча ранец. Обернувшись, Залевский увидел, что Острейко сменил позицию и затаился, как кот, что выслеживает мышь. Он прицеливался из винтовки в проход между горящими строениями.

– Проклятье, только бы мне вернуться с подмогой. – Он бросился через сады. – Ему уже пора отходить!

Залевский передвигался одновременно с наступавшими немцами, но те его не видели с дороги: заслоняли изгороди и заросли.

– Я третий, слышишь меня? – долетел до него голос поручика. – Нас атакуют силой до батальона. Да, танки и бронетранспортеры… Я не только их видел… Они давят нас! Хорошо вам говорить: «Продержитесь еще!» Как я могу продержаться без единого орудия? У нас большие потери…

– Танки. Они идут прямо на нас!.. – крикнул связист.

– Тогда улепетывай! – отмахнулся от него поручик. Он еще услышал едва различимый в шуме битвы голос капитана Поляка: – Марек, передай полковнику: танки прорвали нашу оборону… Огонь всей артиллерии на правый фланг! Мы отходим…

Связист, припавший к дверной фрамуге, неожиданно дрогнул и упал ничком, потянув за собой коробку телефонного аппарата; темное пятно расплылось по его спине.

Залевский бросился было бинтовать его.

– Оставь! – отстранил его Качмарек. – Прямо в сердце…

– Пан поручик, там еще обороняется Острейко, он просит подмогу. Хоть несколько человек…

Поручик взглянул в темные, полные отчаяния глаза парня и крикнул:

– Отступать… Там уже немцы.

Они видели зеленые фигуры, перебегающие совсем рядом. Качмарек выдернул чеку из гранаты и швырнул ее на дорогу под ноги бегущим.

Вместе с Залевским они выскочили в сад за домом и еще увидели, как Войтек Наруг, припав к стволу дерева, стрелял через кусты. Два солдата тащили под руки раненого, у того по исцарапанному осколками