Номинантов на нее хватало с избытком. Можно было бы присудить, скажем, 'Оскара' за секьюритизацию: сколько же мелких акционеров отправилось в путешествие, из которого нет возврата?! Во всяком случае, для их накоплений. Что они купили, сами о том не догадываясь? Тухлые задолженности, состоящие из траншей долгов, сделанных живущими в Соединенных Штатах мексиканскими семьями, которые назанимали до 130 % стоимости своих домов, к тому же под плавающие проценты?! Когда проценты начали резко расти, несчастные оказались не в состоянии выплачивать свои долги, и их славные хижины конфисковали. Никакого риска? Именно так когда-то и полагали. А потом цены на дома упали. Клиенты отказывались возвращать займы, и зараза распространилась на все банки.

Сосед справа прервал мои размышления. Это был один из директоров лондонского отделения НSВС[22], с которым я часто пересекался в последние годы. С начала ужина он пытался убедить меня в том, что оживление на рынке неизбежно: знаешь, достаточно еще немного увеличить волатильность акций sicav — и они ничего не заметят! Я мог лишь печально улыбаться в ответ. К этому моменту я уже понял: определение 'волатильные', которое мы все употребляли применительно к нашим восхитительным sicav — теоретически самым безопасным вложениям, — теперь стали использовать и для остальных пакетов гнилых займов, которые циркулируют по всему миру. В результате и вдова из Карпантра, и служащий из Ле-Мана упорно запихивают свои сбережения в эти дырявые чулки. Так что Банк тоже по праву заслужил премию за жульничество, введя в заблуждение стольких доверчивых вкладчиков.

А заодно стоило бы наградить призами и финансовые учреждения, которые зашили в счета своих клиентов убитые бумаги вроде акций Dexia[23]. Эта банда уже получила, считая с начала года, пять миллиардов евро, щедро влитых французским государством, чтобы избежать ее банкротства. При том, что ее оборот — 7,3 миллиарда, эти квазидотации составили 70 % от него — неоспоримый мировой рекорд!

Последнюю премию можно было вручить в номинации 'За интеллектуальную бесчестность'. Конкуренция была бы самой ожесточенной. Вот уже двадцать лет мы с огромной помпой требуем большей свободы и независимости, ослабления регулирования и бюрократизма, снижения налогов. Самое смешное, что всего этого удалось добиться! Сначала от социалистов — Фабиусов, Стросс-Канов, Береговуа, Делоров[24], которые снова стали более снисходительными — после кратковременного приступа безумия летом 1981 года. Спасибо вам, крупные чины из соцпартии, банкиры вам стольким обязаны! Но, обратите внимание, и правые деятели проявили не меньше доброжелательности. После того как Ширака избрали президентом, надзор со стороны Банка Франции практически прекратился. Что же касается его карающей десницы, Банковской комиссии, о ней никто не вспоминал в течение всего десятилетия. Ни одного серьезного расследования, ни одного публичного внушения, ни одного доклада: функционеры вели себя едва ли не идеально!

Только что подали десерт. Мне надоела эта вакханалия взаимных поздравлений в атмосфере показухи, характерной для заката империй. Я потихоньку скрылся под тем предлогом, что завтра мне нужно успеть на самолет, рано утром вылетающий в Будапешт. Правда заключалась в том, что я предпочитал насладиться десертом в своем номере. Десертом в шелковом белье… Но Мэнди в Лондоне не было. Вероятно, она отправилась развлекаться в Нью-Йорк. Я скучал по ней несколько больше, чем хотел бы. Меня это даже начало раздражать.

Генри Кравис руководит одним из черных ящиков мирового капитализма, гигантским хедж-фондом KKR, славящимся как своими показателями, так и непрозрачностью. Иными словами, речь идет об одном из инвестиционных фондов, который всегда, когда можно, покупает по самым низким ценам и перепродает по самым высоким. Схема кажется очень простой, но на самом деле таковой не является: чтобы так быстро заработать столько денег, недостаточно профессионализма, нужно иметь особый дар, даже что-то вроде священного призвания. Этот коротышка с неприметной внешностью — своего рода легенда финансовой элиты, хотя бы потому, что стоит три миллиарда евро.

С ним-то я и должен был встретиться в Будапеште. Мы назначили свидание 'за ланчем', как говорит Генри, в его любимом ресторане Four Seasons. Президент Банка отправил меня туда, чтобы присмотреться к покупке Raiffeisen, одного из крупнейших австрийских банков, который пустил глубокие корни в странах Восточной Европы, но начал проявлять признаки слабости.

— Знаете, дела плохи…

Этот коренастый шестидесятилетний мужчина с челюстью питбуля говорил на ужасающем французском с густым техасским акцентом. Он очень хорошо ко мне относился, потому что несколько лет назад я убедил исполнительный комитет Банка сыграть вместе с К К R из расчета пятьдесят на пятьдесят в одной довольно хитрой комбинации. Если я правильно помню, речь шла о покупке пакета акций фирмы Legrand, производителя электрооборудования из Лиможа. Мое лиможское происхождение подвигло меня на организацию сделки в оптимальных условиях. Впрочем, мы очень быстро продали свой пакет и… заработали на этом двести миллионов евро. История наделала шума, но мне удалось помешать упоминанию моего имени в прессе во избежание неприятностей для родителей. Эта маленькая, но достаточно удачная операция способствовала установлению хороших дружеских отношений между мной и Генри.

Был понедельник, первое сентября. Пока я слушал Крависа, мне на ум пришли волнующие признания Мэнди. Похоже, моя охотница за трейдерами, не забывающая мимоходом подбирать свои бонусы, имеет дело с настоящей властью — властью нефтедолларов и, соответственно, саудитов, ее лучших клиентов. Могло ли действительно такое случиться, чтобы американский министр преступил черту, сообщив саудовскому принцу о близком падении Lehman Brothers} Этот Султан не похож на первого встречного, но тем не менее ситуация казалась чудовищной. Опыт приучил меня внимательно относиться к любой информации, неправдоподобной на первый взгляд. Кто бы поверил, что какой-то бедуин направит и сентября два самолета регулярных рейсов на башни-близнецы Всемирного торгового центра? Никто.

Кравис продолжал:

— Вы в курсе насчет Lehman?

Ну вот, опять! Да что они, с ума посходили с этим банком?! Будто весь мир вращается вокруг него. Я подумал было, что он намекает на историю, рассказанную Мэнди. Мне тут же захотелось продемонстрировать свою информированность.

— Вы имеете в виду арабского принца? — спросил я с понимающим видом.

У Крависа округлились глаза:

— Какого арабского принца? Да нет же, я говорю о банке этого зажравшегося Фулда. Еще неделю назад он объяснял каждому попавшемуся под руку журналисту, что у Lehman нет никаких, ну совсем никаких проблем с ликвидностью! И мне к тому же звонил их chief of finance[25], который подтвердил, что источник всех распускаемых слухов — Goldman [26]. А в результате мы в К К R остались с ничего не стоящей бумажкой в сто двадцать миллионов долларов на руках, и…

— Все в курсе, что вы пролетели. Впрочем, вы оказались в хорошей компании…

— Да послушайте же, Дамьен!.. Я вовсе не о том. Это просто деталь, ну, зафиксируем убытки, ничего страшного. Нет, серьезно совсем другое…

Хотя он и не выглядел моложе своего возраста — его выдавало лицо, прорезанное глубокими морщинами, — от Крависа исходило ощущение мощи. Этот не очень симпатичный, скорее хищный человек буквально излучал жизненную энергию, дополненную глубоким умом и изрядной дозой магнетизма. С примесью едва замаскированной брутальности. Чего с избытком хватало, чтобы внушать уважение в причудливом мире международных финансов. Когда он улыбался, то смахивал на удава, готового проглотить жертву.

— Все дело в швейцарцах, Дамьен, в них вся проблема…

Во взгляде его промелькнула тень, нечто среднее между усталостью и беспокойством.

— Ну и…