противоположности интересов России и Германии большинство эмиграции не принимало, к чему имело все основания. Ведь объективно на протяжении всей предшествующей истории до Первой мировой войны Германия была все-таки наиболее дружественным России государством в Европе»[126].

Один из самых ярких публицистов российской эмиграции, Иван Лукьянович Солоневич, переменивший в послевоенное время свои политические взгляды в отношении европейского ультраправого сообщества, в конце 1930-х гг. с большой симпатией отзывался о немецком аналоге фашизма и вовсе не чурался самых превосходных эпитетов в адрес последнего: «Национал-социализм — это не угроза культуры, а это защита этой культуры от большевистского варварства. Это передовой участок общемирового антикоммунистического фронта»[127]. Эти идеи подкреплялись неплохим, в целом, отношением к русской эмиграции со стороны немецкого государства.

Среди мыслителей, значительно повлиявших на мировоззрение радикальных кругов российской эмиграции, следует назвать философа и крупнейшего правого идеолога Ивана Александровича Ильина. Его идейные разработки использовались Русским общевоинским союзом (РОВС) и Национально-трудовым союзом нового поколения (НТСНП), а сочинение «О сопротивлении злу силой» (1925 г.) создало идеологическую платформу для практической борьбы с большевизмом. Интересно, что Зинаида Гиппиус назвала эту работу «военно-полевым богословием», а Николай Бердяев — «кошмаром злого добра»; вместе с тем, мыслителя поддержали митрополит Антоний Храповицкий, архиепископ Анастасий Грибановский, известные философы и публицисты П. Б. Струве, Н. О. Лосский, А. Д. Билимович и др. «В кругах НТСНП, — пишет М. В. Назаров, — был популярен 'Русский колокол' — 'журнал волевой идеи', в котором статьи на эти темы писал под псевдонимом 'Старый политик' не кто иной, как сам редактор, философ И. А. Ильин, что говорит о его серьезном внимании к практической стороне борьбы». Ильин также оказал НТСНП помощь своими брошюрами «Творческая идея нашего будущего. Об основах духовного характера» (1937) и «Основы борьбы за национальную Россию» (1938)[128].

Известно, что Ильин продолжительное время симпатизировал итальянскому фашизму и германскому национал-социализму, и написал об этих движениях ряд статей (о чем современные его апологеты не очень любят вспоминать)[129].

Министр народного просвещения и пропаганды Й. Геббельс предлагал философу работу, искал с ним контактов. Однако, будучи монархистом, Ильин к этому времени изменил свое отношение к праворадикальным течениям Италии и Германии на прямо противоположное, в результате чего гестапо запретило ему заниматься общественной деятельностью, читать лекции и печататься. В 1938 г. он выехал в Швейцарию, где и оставался до конца своих дней[130]. В 1945 г., очевидно, позабыв о своих собственных былых симпатиях к коричневому движению, Ильин написал: «Я никогда не мог понять, как русские люди могли сочувствовать национал- социалистам»[131].

О своей приверженности фашистской идеологии часто говорили и военные лидеры эмиграции. Генерал A. B. Туркул (руководитель Русского национального союза участников войны, РНСУВ) заявлял, что «наш идеал — фашистская монархия». Глава Русского общевоинского союза (РОВС), генерал Е. К. Миллер, в приказе от 2 января 1937 г. указывал, что «мы, чины РОВСа, являемся как бы естественными, идейными фашистами. Ознакомление с теорией и практикой фашизма для нас обязательно»[132].

Можно согласиться с мнением историка Леонида Решетникова, который констатирует, что «большинство эмигрантов все годы между двумя мировыми войнами жили с мыслью, что им еще придется с оружием в руках бороться с большевизмом. Понимая, что самим с советской властью им не справиться… эмиграция строила планы в расчете на 'возрождающуюся' после Версаля Германию»[133].

Исходя из этого, будущий удар вермахта по советскому государству — «царству тьмы и дьявола» — представлялся скорее «освободительной миссией» против «преступного террористического режима», чем агрессией, направленной на захват новых территорий, в соответствии с расовой политикой нацистов. По крайней мере, как считали идеологи и активные представители монархо-фашистских и националистических кругов, от немецкого присутствия России хуже бы не было, так как все самое ужасное и чудовищное уже произошло — русский народ изнывал под игом коммунизма. Так, редактор печатного органа Русского национального союза участников войны (РНСУВ), журнала «Сигнал», полковник Н. В. Пятницкий писал: «Всякое худшее будет хотя и злом, но все же неизмеримо меньшим, чем иудо-сталинизм… Поэтому мы полагаем, что всякая внешняя война кого бы то ни было против СССР — это удар по стенам и проволоке советской каторги»[134].

Наряду с этим существовали и наивные надежды на то, что, каким бы ни оказался грядущий «крестовый поход», в итоге восторжествуют лучшие качества немцев, и станет возможна подлинная германо-русская дружба. Интересное мнение на этот счет высказал известный военный теоретик генерал- лейтенант H. H. Головин: «Мы верим в могучие силы русского народа и знаем, что Россия создана не случайным капризом кого-то или чего-то, но непреложной совокупностью этнических, экономических, географических и духовных условий нашей тысячелетней истории… Придут немецкие врачи, инженеры, архитекторы, агрономы… Что же, такой период Россия уже однажды пережила, сумев переварить своей культурой иностранцев, делая из них таких же русских, как и мы»[135].

Б. А. Смысловский со своими коллегами по абверу. 1942 г.

Б. А. Смысловский также воспринимал вторжение Германии на территорию СССР как неизбежное, закономерное и оправданное явление. Разумеется, работая продолжительное время в разведке, он не мог не знать, какие цели преследовало военно-политическое руководство Третьего рейха, идя на широкомасштабный вооруженный конфликт с Советским Союзом: идея завоевания «жизненного пространства» на Востоке со всеми вытекающими отсюда последствиями, думается, не являлась для него тайной за семью печатями. Смысловский, однако, не изменил свою принципиальную мировоззренческую позицию, которая заключалась в следующем:

«Русский народ не может сбросить с себя коммунистического ига без посторонней внешней помощи. Каждый русский военный эмигрант должен принять участие в вооруженном столкновении Германии с СССР, несмотря на цели, преследуемые германской политикой.

Германская армия на своих штыках не несет России национального правительства, но зато несет уничтожение советской власти, которая уже 24 года убивает тело и дух русского народа. Биологическая сила русского народа, по сравнению с тою же силой германского народа, настолько велика, что нам, русским, не приходится опасаться, что немцы нас проглотят и переварят»[136].

Исходя из соображений подобного рода, многие эмигранты охотно предоставляли свои услуги абверу и СД. Отечественный исследователь Л. Ф. Соцков в этой связи отмечает, что «многие эмигрантские организации связывали надежды на свое политическое будущее» с Германией и Японией, «как неизбежными противниками СССР в будущей войне. Совпадение интересов не могло не привести к обоюдному желанию установления более тесных контактов»[137].

Вместе с тем, вопрос степени сотрудничества со спецслужбами враждебных по отношению к СССР государств каждый эмигрант, пошедший на коллаборацию, часто решал сам. Большинство эмигрантских организаций стремилось не афишировать свои контакты с разведкой.

Наиболее активной организацией правого тока, поставлявшей эмигрантские кадры для вооруженной, идеологической и разведывательно-диверсионной борьбы с советской властью, являлся уже упомянутый