Соколиного Охотника.

Набравшись немного сил, моментально забыв о боли в грудях, Мэгги села на кровати, сияя, со слезами на глазах от счастья. Она протянула руки, чтобы взять ребенка.

– О, спасибо, спасибо, – прошептала она. – Ты принес мне мою малышку, Соколиный Охотник, пожалуйста, дай мне ее. Я так хочу ее подержать. Из-за Тихого Голоса я даже еще не видела близко свою дочь.

Соколиный Охотник осторожно положил ребенка в протянутые руки Мэгги. Он стал на колени рядом с кроватью и нежно провел пальцами по бровям Мэгги, наблюдая, как она разворачивает одеяло и со слезами на глазах разглядывает свою крошку.

Он тоже долго разглядывал ребенка на развернутом одеяле. За свою жизнь молодой индеец видел много младенцев, но у них была нежная кожа цвета меди и темные глаза.

У этого ребенка кожа была очень светлой, с розоватым оттенком, и золотисто-красные кудряшки на голове. Ребенок спал, и он не мог видеть глаз, но он уже знал, что они были синими.

Это не озадачило его. Он бы, конечно, предпочел, чтобы у ребенка, которого он собирался воспитывать, были бы темные, как у него, или серые глаза, как у его любимой. Но он уже принял их синий цвет, уверенный в том, что таков был цвет глаз ее отца. Для себя он уже даже дал имя ребенку…

Небесные глаза.

Да, она будет воспитываться с именем арапахо – Небесные глаза.

Мэгги все любовалась своей дочерью, не в силах не улыбаться, прикасаясь к ней повсюду: от ее головки до крошечных пальчиков на ногах. Она вздохнула, когда пальчики ее дочери ухватились за ее палец.

Мэгги подумала, что единственным неудачным местом в этом сценарии было то, что ее дочь все время спала и не плакала, чтобы ее накормили. Даже прижать свою крошечку к груди ей было почти невыносимо.

Однако ее дочь продолжала крепко спать.

По крайней мере, Мэгги не нужно смотреть в глаза дочери и видеть глаза Фрэнка! Тихий Голос сказала, что глаза ее дочери синие – очень синие!

– Разве она не красива? – прошептала Мэгги, с нежностью улыбаясь Соколиному Охотнику. – И она такая мягкая. Дотронься до нее, Соколиный Охотник. Только посмотри, какая она мягкая и нежная.

Соколиный Охотник протянул руку к ребенку и медленно пробежал пальцами по крошечной ручке, затем по другой, погладил животик, который был явно накормлен молоком Многодетной Жены.

– Тихий Голос вела себя так отвратительно по отношению ко мне, – вдруг выпалила Мэгги. – И самое худшее было то, что она забрала моего ребенка, даже не дав мне подержать ее в руках и посмотреть на нее. Другие женщины даже не остановили ее, не сказали ей, чтобы она вернула мне мою дочь. Почему все так произошло, Соколиный Охотник? Как они все могли ошибиться в том, что ты им сказал сделать?

Соколиный Охотник начал заворачивать малыша снова в одеяльце. Мэгги еще не замечала, что он это делает. Она ждала его ответа. Он молчал.

– Как они могли отнести моего ребенка к груди другой женщины? – спрашивала Мэгги. – Зачем бы они это сделали, если только…

Ее сердце забилось, глаза широко раскрылись… Мэгги вдруг поняла, что делал Соколиный Охотник. Она смотрела, как все четыре угла одеяла скрыли от ее глаз ребенка.

Она была озадачена. Почему он это делал? В вигваме было тепло от огня в очаге. Она собиралась в скором времени разбудить свою дочь, чтобы поднести ее губы к своей груди, изнывающей от боли.

– Зачем? – сказал Соколиный Охотник, избегая ее глаз. – Потому что они выполняли мои распоряжения. – Он осторожно взял ребенка на руки и стал укачивать, продолжая объяснение. – Это был мой приказ – отнести ребенка к Многодетной Жене, чтобы та накормила его своей грудью. Но у меня не было намерения, чтобы все это было сделано, не дав тебе возможности сначала посмотреть на девочку и подержать ее в руках.

Его признание привело Мэгги в состояние, близкое к помешательству. Сердце ее колотилось так, что она едва не потеряла сознание.

– Нет, – произнесла она, задыхаясь. – Зачем тебе понадобилось такое делать? Ребенок мой! Только я должна давать ему грудь! – Она сжала кулаки на своих коленях, глядя на своего ребенка в его руках. – Как ты мог такое мне сделать? Почему? И если ты решил, что кто-то другой должен воспитывать ребенка, как собственного, то зачем ты принес ее ко мне сегодня? Чтобы заставить меня страдать? Чтобы сделать мне еще больнее, забрав ее у меня снова?

Она задыхалась, ей хотелось кричать, но вдруг женщина-арапахо (она запомнила ее вчера) неожиданно вошла в вигвам, забрала ребенка у Соколиного Охотника и унесла девочку прочь.

– Что здесь происходит? – сказала Мэгги слабым шепотом. Затем ее голос стал громче.

– Верни мне малышку! – она попыталась встать с кровати, но не смогла: колени ее подогнулись и она вновь опрокинулась на кровать. Силы ее еще не вернулись, она не могла сама распоряжаться собственным телом.

Когда Соколиный Охотник присел на кровать и начал ее обнимать, она била кулаками по его обнаженной груди.

– Я ненавижу тебя! – плакала она. – Как я могла позволить себе полюбить такого человека? Как я могла оказаться, настолько глупа, чтобы не понять, что ничего и никогда между нами не может быть. Ты самый вероломный мужчина!

Соколиный Охотник позволил ей бить по его груди до тех пор, пока она не упала навзничь на кровати в изнеможении, рыдая и тяжело дыша.

Затем он наклонился над ней, притянул в свои объятия и принялся убаюкивать, лаская ее спину. Индеец спокойно заговорил:

– Ничего, что я сделал, не имело целью опечалить тебя, – тихо сказал он. – Хотя я могу понять, почему это все-таки случилось. Пожалуйста, поверь мне, если я говорю, что мне тяжело делать то, что причиняет тебе боль.

Слишком слабая для того, чтобы продолжать с ним бороться, Мэгги безвольно прислонилась к нему и рыдала.

– Зачем тогда ты это делаешь? – сказала она, заливая слезами его гладкую медного цвета грудь. – Забрать моего ребенка – это жестоко. Если бы ты любил меня, ты бы даже и мысли такой не допустил.

– Моя любовь к тебе так же глубока, как реки и так же высока, как звезды в небесах, – прошептал Соколиный Охотник, держа ее за плечи так, чтобы их глаза могли встретиться и заглянуть друг в друга. – То, что я сделал с ребенком, свидетельствует о моей любви к вам обеим. Посмотри на меня. Послушай. Попытайся понять.

Мэгги сморщилась от боли в грудях. Снова начались прострелы и противная, устойчивая, ноющая боль.

– Продолжай. Расскажи мне. Но я сомневаюсь, что я поверю, – сказала она суровым голосом. – Ты, который сказал, что между нами не должно быть секретов, и ты сделал это с моим ребенком? Все это время ты знал, что так сделаешь. Это был ужасный секрет, который надо было от меня хранить.

– Здесь нет никакой тайны, – сказал Соколиный Охотник, придя в замешательство, увидев, как она сморщилась и закрыла глаза, словно испытывала ужасную непрекращающуюся боль. – Я сейчас понимаю, что тебе надо было сказать. Но у меня не было возможности. Я был отозван. Пришло известие, что мою мать видели в другой деревне. Мне было необходимо проверить, но известие оказалось ложным. Отправившись за ней, я пренебрег тобой. Об этом я очень сожалею…

– Не может быть разумных причин для того, чтобы забрать у меня ребенка, – сказала Мэгги, найдя в себе силы, чтобы высвободиться из объятий Соколиного Охотника. Она снова легла и повернулась к нему спиной. – Оставь меня теперь в покое. Я должна отдохнуть. – Она взглянула на него через плечо. – Но будь уверен, как только мои силы восстановятся, я заберу ребенка. И никто и никогда не сможет ее у меня снова забрать.

– Вскоре ты ее получишь, – сказал Соколиный Охотник. Он взял ее руку и, несмотря на то, что она попыталась ее выдернуть, не отпускал ее. – Потерпи несколько дней. Попытайся понять. Если ребенок побудет какое-то время с Многодетной Женой, это сделает твою жизнь и жизнь ребенка здесь более