знаю, переживу ли я разочарование…

Дальний, внутренний берег залива открывался глазам по мере того, как мы подплывали к концу горловины. Может, показалось, а может, и в самом деле вдали, среди деревьев, я вижу какое-то сооружение? Лихорадочно работаю веслами. Еще немного, господи, и все встанет на свои места. Не буду оглядываться до тех пор, пока не поравняюсь с концом пролива…

Бросаю весла и поворачиваюсь. У дальнего берега на тихом зеркале воды возвышается знакомый конический силуэт. Сердце вдруг захлебывается в толчках, я начинаю рыдать, не стесняясь никого и ничего. Так проходит, может, пять минут. Возможно, десять. Я сижу в лодке, вытираю ладонями слезы и смотрю. Слезы заливают глаза, грудь сотрясается в рыданиях, и я не могу г: сдвинуться с места.

Потом в груди что-то расслабляется, и я, продолжая лить слезы, направляю лодку к «Викингу». Металлический корпус сверкает точно так же, как в тот день, когда мы в последний раз видели его с Амаром…

Окончательно прихожу в себя, когда вижу, как рядом с лодкой в воду с характерным шумом вонзается стрела. Справа из-за скалы выглядывают двое. Это похоже на иллюстрацию к историческому роману. На головах шлемы, грудь и плечи в латах. Один из дозорных встал на верхушке скалы, и я обратил внимание на сапоги, а также на щит.

Я приветливо машу рукой, хочу, чтобы они поняли: я свой, не надо в меня стрелять. Одновременно усиленно работаю веслами, чтобы отойти от берега подальше, за пределы досягаемости их стрел. Не хватает, чтобы подстрелили у самого порога дома, которым для меня является «Викинг». Несколько стрел падают в воду с недолетом. Я опять нажимаю на весла быстрее к «Викингу»!

Один из дозорных трубит в сигнальный рожок. Трубный звук стелется над водой залива. И тогда я обращаю внимание на то, что противоположный берег заселен. Между невысокими строениями ходят люди. У низких причалов стоят лодки. Идиоты, зачем они трубят? Была бы армада лодок, тогда понятно. А так… одна-единственная, жалкая посудинка с двумя еле живыми гребцами.

До «Викинга» метров двести. Часовые все еще трубят. И мне больше незачем экономить силы — рву веслами воду залива. Отставив весло, срываю парус, он только мешает, и снова погружаю весла в воду. Обращаю внимание на то, что «Викинг» заякорен довольно далеко от берега, примерно на середине залива. Мое сердце готово вырваться из груди и мчаться к «Викингу» — оно не в состоянии вынести медленную скорость лодки.

Там, на берегу, засуетились. Человеческие фигурки бегут к лодкам. На небольшом расстоянии от берега стоят ряды одноэтажных домиков, окрашенных в белый и желтый цвет. Очевидно, услыша сигнал тревоги, туземцы бегут к берегу, к причалам. Я быстро сокращаю расстояние между мною и «Викингом». Нос лодки ударяется в бревно. Э-э, «Викинг», оказывается, огражден! Связанные между собой бревна окружают корабль. Туземцы на нескольких лодках, дружно взмахивая длинными веслами, направляются ко мне. Веслом утапливаю бревно перед носом лодки и прихожу за ограждение. Вот, наконец, перила командирского мостика. Хватаюсь обеими руками. Прикосновение к металлу родного корабля сжимает мне горло спазмом. Господи, а вдруг это сон! С мостика свисает к воде веревочная лестница, торопливо ступаю по ее перекладинам. Лодки туземцев приблизились к ограждению и остановились. Мой взгляд падает на Ного, и я тоже останавливаюсь, чтобы защитить его, если туземцам вздумается напасть на моего спутника. Но лодки туземцев дальше ограждения не проходят. Они подняли дикий вопёж и размахивают копьями. Понимаю, что на «Викинг» наложено табу. Вот и хорошо. Но почему никто не показывается в двери? Что это значит?

Спускаюсь обратно и привязываю лодку к лестнице. В это время слышу полузабытый стук открывающегося люка. Туземцы умолкают. Я поднимаю голову и вижу на мостике Андрея!

Он смотрит на меня страшно удивленными глазами, видно, считает меня призраком:

— Андрей, не узнаешь?!

Потом, когда этот великий день перешел в область воспоминаний, возвращение представлялось мне смертельной гонкой; я дотягиваюсь до финишной черты, и меня подхватывают руки такого родного, такого земного человека…

Еще помню, как подумал: все, я дома, больше ничего не надо, я среди своих, и что бы дальше ни случилось, мы снова вместе, мы снова одна команда.

— Андрей, я чувствую, что могу выключиться, с трудом стою на ногах. Хочу уснуть и спать двое суток… Там, в моей лодке, туземец. Зовут Ного. У него тяжелые, запущенные раны. Во что бы то ни стало его надо спасти. Пусть наши медики займутся… Почему ты здесь один? Где остальные?

— Ни о чем не беспокойся! Все наши в городе, я связался с ними. Скоро будут здесь…

— Андрей, надо спасти туземца! Любой ценой!..

— Все будет сделано, дружище! Выглядишь ты, конечно, не ахти… Усаживайся в это кресло. Тебя надо привести в порядок…

Что там еще говорил Андрей, не знаю. Нервная разрядка обрушилась на меня, как горный обвал, и погребла под толщей сна. Что происходило дальше, пока я спал, передаю со слов моих друзей. В хронологическом порядке.

Через полчаса все астронавты были в сборе на борту «Викинга». Они стояли вокруг меня, спящего в кресле, заросшего длинными волосами, донельзя ободранного, истощенного до невероятия, в шрамах, и с трудом соглашались, что это несчастное существо, состоящее из одних костей и тощей кожи, — Грегор Ман.

— А что за туземец, там, в лодке? — спросил Марк у Андрея.

— Его спутник. Грегор очень беспокоится о нем. Просил, чтоб медики занялись им.

— Он человек? — недоверчиво спросил Марк.

— Трудно сказать, — ответил Андрей. — Очень смахивает на гориллу.

— Он такой огромный, что поднять его, неподвижного, по веревочной лестнице невозможно, — сказал Марк, — да он и в люк не влезет. Мишель пусть займется Грегором, а Вэл — гориллой… Ну, скажу я вам, и чудеса! Кто бы мог подумать, что мы снова увидим нашего Грегора! Надо его быстро поставить на ноги.

Вэл приготовил необходимые инструменты и препараты и вышел из «Викинга». С высоты мостика он некоторое время рассматривал моего спутника. Со словами «Как будто человек!» он ступил на борт нашей лодки и удивился, что она довольно устойчива. Проверил пульс, сделал несколько инъекций и только после этого занялся раной. Сначала снял вокруг нее волосы и хорошо промыл. Затем длинным разрезом — от одной до другой — вскрыл мякоть, очистил от гноя… Ного пришел в чувство, когда были наложены на рану швы. Вэл забинтовал бедняге предплечье и оставил его в лодке, предварительно сделав ему инъекцию снотворного.

Пока я спал, Мишель сделал предварительное обследование моего здоровья. Нашел аритмию. Но самое серьезное — это глубокое истощение организма:

— Думаю, что через пару недель Грегор будет практически здоров. Сильное истощение сказалось на работе сердца, думаю, это тоже поправимо…

Проспал я около двух часов. Благодаря Мишелю, я проснулся вполне здоровым человеком, если судить по самочувствию. А что касается истощения, то оно излечивается соответствующей диетой и терапевтическими способностями Мишеля и Вэла. Особых проблем не возникло, чему я очень обрадовался, так как сразу смог включиться в жизнь коллектива.

Когда я открыл глаза, увидел знакомую кают-компанию и всех моих друзей. Представляю, какими глазами смотрели они на меня, пока я спал, если и сейчас не скрывают потрясения. Когда я уходил с Амаром, я весил больше 70 килограммов, а сейчас… Мне самому неловко смотреть на свои тощие ноги, тощие руки; на ребра, выпирающие из грудной клетки.

— Что там с моим спутником? — спрашиваю медиков. — Кстати, его зовут Ного.

— С ним все в порядке, — отвечает Вэл. — Рана запущена, но заражения крови нет. Выздоровеет.

— Грегор, — сказал Марк, — мы еще успеем обменяться подробной информацией о том, что с нами произошло. Скажи только, что случилось с Амаром?

Я рассказал. Несколько минут все молчали, каждый для себя переживая трагедию нашего товарища. Потом я коротко рассказал о своих скитаниях в центральной части материка, о Ного и жизни плоскоголовых. Смею думать, что никто из моих друзей до сих пор не слушал кого-либо с таким напряженным вниманием, с каким они слушали меня. Пленение гладкокожего и его рассказ о городе и «Викинге», благодаря чему мой