Как бы мы ни измеряли время, но эти полтора месяца стали знаменательными в жизни моего плоскоголового спутника, хотя он и не догадывается, что время делится на месяцы.

Интересно бы услышать, что он сам думает о своем прогрессе? С первых дней, с той минуты, как я увидел его в асфальтовой ловушке, я смотрел на него глазами антрополога, а не зоолога. Конечно, по многим признакам его можно было бы отнести к приматам, ну да ладно. Пусть будет человеком, ведь он уже умеет разводить костер, удить рыбу, строить хижину и еще кучу мелочей из области цивилизации.

Конечно, у меня не хватило ни сил, ни мужества, чтобы приобщить к азам цивилизации племя. Но то, что рядом со мною постиг Ного, подняло его над уровнем соплеменников на две головы. Я сравнивал его с дикарями и видел, что в духовном плане он уже ушел от них. Перемены в нем накапливались исподволь. Он начинал с подражания, а сегодня он активен сознательно. Он начал думать.

От прежнего Ного в нем сохранилось неистощимое любопытство. Он осознал, что мир — это не только район холмов и зарослей, где начинают и оканчивают свою жизнь поколения дикарей. Он часто спрашивает меня о Земле, о людях, о их жизни. И воспринимает мои рассказы не как мифы и сказки, а как реальность, которой он разве что только не потрогал.

Я испытываю проблемы с ответами и объяснениями. Но в этом виноват бедный язык понятий, на котором общаются люди племени Ного. Теперь он, похоже, догадывается, что кроме языка Ного есть еще язык Гррегора. Но для туземца этот язык непостижим. Если бы у меня была возможность записать наши разговоры на плоту! Это были бы бесценные свидетельства о контактах первобытного невежества с цивилизацией.

Течение, хоть и медленное, приближает нас к высоким серо-голубым скалам северного берега. Если вчера они едва просматривались, то сегодня прорисовываются их детали — выступы, карнизы, осыпи… Если будем и дальше двигаться с этой скоростью, то завтра во второй половине дня сможем причалить у берега вытекающей из озера реки.

После того, как мы наловили рыбы на ужин, я говорю Ного:

— Давай разломаем кровлю хижины и разведем костер.

Ного смотрит на меня с удивлением. Как так?

— Разведем костер, пожарим рыбу, а завтра сделаем новую крышу… Пристанем к берегу и сделаем новую.

До Ного, наконец, доходит смысл моего предложения. И он кивает головой, растягивая губы в улыбке. Ему тоже нравится жареная рыба. И жареное мясо нравится больше, чем сырое.

— Потом будем купаться! — говорит Ного мечтательно. — А завтра сделаем другую крышу. Эта старая.

Крышу надо было бы сменить не только ради костра. С потолка на наши головы, в лицо, в глаза все время сыплется труха. Это раздражает. Приятно будет хоть на несколько дней, помимо всего остального, запастись и запахом свежей зелени.

Ужин был обильным. Поджаренная на вертеле рыба была настолько вкусна, что мы, пожирая ее, не могли остановиться. Кости тут же выбрасывали в воду. Я долго приучал Ного к чистоте и гигиене, теперь он сам удивляется, как это он мог раньше бросать кости под ноги. Я смотрю на ноги туземца. Грубые, мозолистые, с толстыми наростами, они за полтора месяца безделья и купаний преобразились, так что я уже не знаю, как он будет ступать по камешкам да по колючкам. Благодаря обилию рыбы в реке мы не знали, что такое голод. Обильная еда, отсутствие физических нагрузок привели к тому, что мы здорово растолстели. Однажды я сказал Ного, что нам следовало бы утром и вечером заниматься гимнастикой. Он посмотрел на меня очень серьезно и сказал, что не знает, что это такое, но лучше не надо. Ему было так хорошо, что любая перемена, в чем бы она ни состояла, нарушала привычный распорядок, а это уже плохо, даже если хорошо.

Нет прекраснее зрелища, как наблюдать наступление сумерек в хорошую погоду. Солнце уже спряталось за вершинами западных гор, зеркало воды потемнело. Закат окрасил полнеба в багровые тона. Я сижу на краю плота, любуюсь закатом, совершенно забыв о том, что я не на Земле.

Ного внимательно смотрит на ближние берега:

— Завтра мы будем кушать птиц и яйца! — низко над водою у берега пролетают стаи птиц.

Между тем в небе, как по волшебству, происходит смешение красок. По мере того, как тускнеют алые краски заката, с востока надвигаются сумерки, в которых господствуют цвета от зеленовато-голубого до темно-синего. Тьма сгущается в ущельях, заполняя их чернотой. На восточной, темной стороне неба появляются крупные звезды. Постепенно гаснут и угли нашего костра; иногда вдруг вспыхивает запоздалым огоньком тоненькая веточка и тут же гаснет. Мы укладываемся спать.

Во сне я чувствую, что должен проснуться. Кто-то сильно трясет меня за плечо, то ли Дэйв, то ли Ного. Но я никак не могу разорвать паутину сна:

— Оставь, Дэйв, — бормочу я сквозь сон, — не мешай спать!

Затем сон оставляет меня в одно мгновение. Душа учуяла опасность. То, что во сне представлялось мне болтанкой «Викинга», приводняющегося на чужой планете, в действительности было болтанкой плота на озере, которое вдруг взбеленилось. Я резко сажусь. Нас окружает ночной мрак. В небе светятся крупные звезды. Что же происходит? Плот вздрагивает подо мною. Если с вечера мы не ощущали его движения, то сейчас он несется с сумасшедшей скоростью. Очнувшись от сна, отмечаю, что наш плот стремительно проносится по реке, зажатой узкими берегами. Белая пена светится на глыбах обрывистых берегов. В уши лезет всепоглощающий шум падающей воды. После неподвижной озерной тишины мы попали, что называется, в ад. Как это могло произойти? Понимаю, что наш удел в такой обстановке — бессилие и надежда на удачу. Перед нами выпрыгивает скала, громадина наплывает на нас из темноты ущелья. С падающим сердцем слышу и чувствую, как плот врезается с треском в глыбу, его разворачивает и несет дальше, а меня бросает с одного конца плота в другой. На четвереньках ползу на середину бревен и думаю, что густая тьма впереди готовит нам новые удары, несет нас на следующую скалу. Трещат бревна, трещат связки, нас обдает потоками бурлящей воды. Я обеими руками цепляюсь за опоры хижины.

— Ного, ты где? — кричу, пытаясь хоть что-нибудь различить в темноте.

— Я здесь! — голос Ного доносится откуда-то сзади. Он подползает ко мне. Удар следует за ударом. Сколько таких ударов может выдержать наше утлое сооружение? Бревна под нами вздрагивают, как живые, и стараются расползтись в разные стороны. Слышен треск обрывающейся лозы. Крайнее бревно встает на дыбы и ускользает во тьму. Вскоре такая же участь постигает второе бревно, третье… Это, наверное, конец.

Плот под нашими распластанными телами катастрофически уменьшается в размерах. Во мне нарастает страх неминуемой смерти. Быстрее бы наступал рассвет! Это невыносимо; как медленно движется время! Небо кажется более светлым. И звезды бледнеют. Продержаться хотя бы еще час, а там хоть будет видно, что с нами происходит. Темные стены ущелья раздвигаются. Течение воды становится не таким бешеным. Она словно пытается отдышаться после дикой схватки со скалами. Шум ущелья еще отдается в ушах, а где-то впереди появляется новый звук. Странный звук — ровный, трепетный, стеснительный. Непонятно, где он рождается: в воздухе, в воде, среди скал? Ного тоже прислушивается. Слух у него, надо полагать, получше моего:

— Что это?

Ного мотает головой. Не знает. Плот покачивается на воде. Ну и тряску мы пережили, черт бы ее подрал! Думаю, еще одно-два столкновения — и наш плот рассыпался бы на отдельные бревна. Неизвестный звук доносится издалека. Он напоминает мне что-то знакомое… Точно! Так гудят дюзы ракетных двигателей! Наш плот тихо движется по успокоенной реке, а то, что осталось позади, кажется дурным сном.

Что же это за звук! Такое впечатление, что дрожит воздух, и река, и плот на реке, и наши тела на плоту… Все дрожит, как линия высоковольтной передачи. Влажные скалы, громоздящиеся на берегу, с достоинством слушают таинственный звук, и ни один камень не срывается по их крутым стенам.

Плот еле заметно начинает поворачивать влево. С левой стороны открывается вид на широкую долину. Туда же заворачивает и наша река. Течение снова убыстряется. Мои мышцы непроизвольно напрягаются. Я жду подвоха, только не знаю, от чего. Хорошо бы пристать к берегу. Я прошу Ного, чтобы он вытаскивал жердь, на которой держалась кровля. Я берусь за другую… Быстрее, Ного! Река опять набирает скорость. Наш плот не выдержит еще один такой участок, в котором каждая скала на берегу норовит