направил луч фонарика туда, откуда доносились звуки… Что такое? Да это же рождественская шкатулка, которую мы с Барри нашли, когда заносили сюда мебель! Я стал припоминать все, что знал о рождественских шкатулках. Может, это особый, редкий экземпляр, куда встроен музыкальный механизм? Но почему вдруг он заработал посреди ночи? Оглянувшись по сторонам и убедившись, что на чердаке никого нет, я пристроил фонарик так, чтобы он светил вверх. Освободив руки, я осторожно взял шкатулку и начал осматривать ее в поисках рычажка, позволяющего остановить музыку. Но тяжелая пыльная шкатулка ничуть не изменилась с того момента, когда мы с Барри впервые ее увидели. Ни тогда, ни сейчас у нее не было никаких рычажков, кнопок или отверстий для ключа. И никаких намеков на музыкальный механизм. Обыкновенная деревянная шкатулка, только очень искусно сработанная. Мне оставалось лишь одно — открыть шкатулку. Я так и сделал — расстегнул оба ремешка и осторожно поднял крышку. Музыка смолкла. Я направил луч фонарика внутрь шкатулки. Там лежали какие-то бумаги. Я достал самую верхнюю. Это было письмо, написанное от руки. Бумага от времени пожелтела и стала хрупкой. Я посветил на нее фонариком. Письмо было написано красивым ровным почерком.
6 декабря 1914 г.
Любовь моя!
Я замер. С детства во мне воспитывали уважение к частной жизни других людей. Недопустимость чтения чужих писем я считал аксиомой, не имевшей исключений. Но почему сейчас я был готов переступить через свои принципы и прочесть то, что адресовано не мне? Возможно, письмо скрывало какую-то тайну, но разве это давало мне право вторгаться в чужую жизнь? Тем не менее угрызения совести уступили под натиском любопытства, и я прочитал письмо от начала до конца.
Каким же холодным кажется рождественский снег без тебя. И даже тепло очага почти не согревает, а лишь напоминает о страстном желании вновь увидеть тебя рядом. Я люблю тебя. Как же я люблю тебя.
Я не знал, почему это письмо так влекло меня и какой смысл оно несло. Кого называли «любовь моя»? Писала ли его Мэри? Судя по дате, письмо было написано почти за двадцать лет до смерти ее мужа. Я вернул письмо в шкатулку, опустил крышку и застегнул ремешки. Музыка больше не звучала. Я покинул чердак и вернулся в кровать, размышляя о содержании письма. Вопросы о том, как и почему рождественская шкатулка вдруг оказалась музыкальной, так и остались без ответа.
Наутро я рассказал о случившемся жене, которая выслушала меня без особого интереса.
— Скажи, ты ничего не слышала ночью? — начал я. — Никакой музыки?
— Нет, — ответила Кери. — Ты же знаешь, я крепко сплю.
— Но это очень странно, — сказал я, качая головой.
— Ты услышал музыкальную шкатулку. Что тут странного? — удивилась жена.
— Если бы музыка доносилась из другого помещения, я бы не удивился. Но музыка играла с чердака. К тому же у музыкальных шкатулок иной принцип действия. Они начинают играть, когда их открываешь. А эта при открытии, наоборот, прекратила играть. Но самое удивительное, что я не обнаружил ни малейшего намека на какой-либо механизм.
— А может, музыка связана с твоим ангелом? — поддразнила меня жена.
— Может, и так, — отрешенно ответил я. — Или я стал свидетелем мистического явления, обычной логикой необъяснимого.
— Но откуда ты знаешь, что музыка звучала из шкатулки? — спросила моя скептически настроенная жена.
— Просто уверен в этом, — ответил я и взглянул на часы. — Черт побери, так и опоздать недолго! А мне сегодня открывать.
Я накинул плащ и направился к выходу.
— Постой, — задержала меня Кери. — Разве можно уходить на работу, не поцеловав Дженну?
Я торопливо вбежал в детскую.
Дженна сидела на полу и что-то вырезала детскими ножницами с закругленными краями. Вокруг валялись обрезки бумаги.
— Пап, ты поможешь мне правильно вырезать? — спросила она.
— Не сейчас, дорогая. Я опаздываю на работу.
Уголки Дженниных губ печально опустились.
— Я помогу тебе, когда вернусь домой, — поспешно добавил я.
Я поцеловал застывшую Дженну, выскочил из дому, едва не забыв приготовленный Кери ланч, и поехал по серым слякотным улицам туда, где находилась наша фирма.
Мэри вставала рано. На холодном голубом зимнем небе едва появлялись первые краски зари, а она уже выходила в большую гостиную, садилась в роскошное мягкое турецкое кресло, подвигала ноги к огню камина и раскрывала Библию. Третью, с которой не расставалась. Этот ритуал насчитывал несколько десятков лет, но Мэри точно помнила день, когда он начался. Как она объяснила Кери, чтение Библии в большой гостиной было «утренней прогулкой для ее духа».
В предрождественские дни она обычно читала Евангелия — те места, где рассказывалось об обстоятельствах рождения Иисуса и самом рождении. Как-то утром, воспользовавшись тем, что Кери была занята, в гостиную забрела Дженна.
— Доброе утро, дорогая, — приветствовала ее Мэри.
Дженна замерла в дверях. Она была в своей любимой красной фланелевой ночной рубашке. Оглянувшись по сторонам, Дженна бросилась к Мэри. Та крепко обняла малышку.
— Ты что читаешь? Сказку? — поинтересовалась Дженна.
— Рождественскую сказку.
У Дженны заблестели глаза. Она взобралась к Мэри на колени и принялась листать тяжелую книжку, надеясь увидеть там картинки с изображением Санта-Клауса, едущего на оленях. Но картинок почему-то не было.
— А где картинки? — спросила разочарованная Дженна. — Где Санта-Клаус?
Мэри улыбнулась.
— Видишь ли, это немного другая сказка. Санта-Клаус появился позже. А это рассказ о самом первом Рождестве. О том, как родился младенец Иисус.
Дженна тоже улыбнулась. Она знала об Иисусе.
— Мэри!
— Да, радость моя.
— А папа будет с нами на Рождество?
— Обязательно будет, дорогая.
Мэри откинула волосы и поцеловала Дженну в лоб.
— Скучаешь по нему?
— Я почти не вижу папу.
— У твоего папы новое дело. А это всегда требует много времени и много работы.
Дженна грустно вздохнула.
— Разве работа лучше, чем дом?
— Нет, конечно. Говорят: нет места милее дома.
— Тогда почему папа все время на работе, а не дома?
Вопрос заставил Мэри задуматься.
— Иногда мы забываем, что дом и семья важнее любого дела, — сказала она, притягивая девочку к себе.
Приближение праздников я ощущал по непрерывно увеличивавшемуся числу заказов. С каждым днем их становилось все больше. Вместе с заказами росли наши доходы и, к сожалению, моя загруженность. Почти каждый день я возвращался домой поздним вечером. За это время Кери привыкла ужинать вместе с