А Муса, ехавший первым, вдруг стал что-то напевать на своем языке. Потом прервался и объяснил:

– Красиво у нас. Душа поет.

И запел снова.

С дороги скоро свернули на тропу – вверх и в лес. Муса перестал петь, перенял повод коня, на котором уже с трудом держалась Клава, и двинулся дальше шагом:

– Медленно едем – быстро будем, – заметил он поучительно.

Клава думала только о том, как у нее болят бедра. Жалеть отбитый зад уже не хватало ни сил, ни чувств.

Как ни удивительно, доехали они благополучно. Открылась поляна, на краю которой стояла избушка, показавшаяся русской, родной – такая она была бревенчатая и уютная.

– Красиво, – повторил Муса. – Здесь тихо, здесь отдыхала душа. Опасность нет, наши горы – нас всегда защищали. И красиво, и крепость. Два хорошо пара, да?

– Да, красиво, – искренне подтвердила Клава.

– Наши горы нас защищали как крепость, – повторил Муса. – Настоящие горы – настоящие люди здесь жили. Мы – из горы, мой отец из горы, мой дед – все. Чеченцев тоже разных есть. Внизу жить, русским продаться – вам. Те внизу, давно продались – сто лет, двести. Вашему царю продались. А мы – никогда не продались! Настоящий мужчина, настоящий чеченец – только из гор, да.

Клава перевалилась через хребет коня, встала на землю – и не почувствовала ног. Казалось, ниже живота у нее просто ничего нет – всё ампутировалось. Если бы она не держалась за стремя, то упала бы, подломившись на уровне таза. А так – повисла на руках.

– Пошли, – позвал-приказал Муса, но оторваться от опоры она не могла.

– Не стоят? – оценил он её положение. – Надо много скакать, много тренировать. В горах без коня – не мужчина.

Клава висела, ухватившись за стремя и поводья – и ноги постепенно возвращались к ней.

– Пошли, – снова нетерпеливо приказал Муса, и на этот раз Клава смогла последовать за ним.

Кого она увидит в избушке, её уже не интересовало: все мысли сосредоточились на том, чтобы не подогнулись плохо послушные колени. А ведь она так ждала этой минуты, рисковала ради желанного свидания не только свободой – человеческой и специфически женской – но и самой головой.

Она вошла вслед за Мусой. Избушка была освещена несколькими свечами. Навстречу им вскочили двое полумальчишек, похожих на елки, увешанные игрушечным оружием – явно ненужным в таком изобилии.

Но Клава знала, что игрушечных автоматов здесь не бывает – даже дети играют настоящими, хорошо если разряженными заботливыми родителями.

Мальчишки что-то доложили – на своем. Муса махнул рукой, коротко приказал, мальчишки распахнули маленькую дверку в глубине комнаты и вошли первыми – со свечами.

За дверкой оказалась не комната – тесный вонючий чулан.

Там на уложенных вдоль стены овечьих шкурах лежал человек.

Клава за время своей невольной практики уже немного пригляделась к больным – и поняла с первого взгляда, что этот пленник очень плох, что у него, наверное, сильный жар.

Кожа туго обтягивала лицевые кости, глаза смотрели равнодушно. С таким лицом легко умирать.

Со второго взгляда она с трудом узнала своего Виталика.

Господи, а она-то почти поверила, что эти несчастные чеченцы страдают невинно! Выжечь их всех надо было отсюда!

Перестрелять. Сталина сейчас ругают – и правильно ругают: недострелял! Вывозил куда-то, проявлял гуманность – вот и оставил в наследство чеченские проблемы, а надо было всех на месте, если они такие изверги!

Яростная ненависть словно бы успокоила ее. Исчез страх, растворились всякие расчёты – словно бы включилась другая система управления. Клава принялась действовать бессознательно и точно – как лунатичка.

– Берите, перенесите в комнату, где воздух!

– Мы уже переносить – наверх, – сообщил страж.

– Не знаю, куда переносили. Комната нужна, воздух, понятно?!

– Из комнаты убежать, – возразил было один из охраняющих мальчишек.

– Делай, что сказано! Он только на тот свет убежит, никаким своим дурацким калашом не удержишь!

Муса что-то приказал – и стражи взялись вдвоем, перенесли Виталика в переднюю комнату. Видно было, как легко им нести бестелесного больного.

Виталик никак не отреагировал на Клавин голос. Правда, она уже привыкла слегка хрипеть, чтобы звучало хоть чуточку мужеподобно.

– Ну – что? Жить будет? – задал Муса неизбежный вопрос.

– Дорогой товар потерять боишься? – не скрывая злости ответила Клава.