оправдательного приговора Храпунов объяснит, зачем взял на себя чужую вину.
Прокурор пожелал задать дополнительные вопросы подсудимому, но тот отказался давать показания. К концу судебного заседания он стал мрачным и осунувшимся, казалось, даже похудел.
Судьи удалились на совещание. Храпунов встал со своего места и покорно протянул руки конвоиру. Защелкнулись наручники. Его вывели из зала. Разумеется, благодарных, счастливых улыбок Гордеев от своего клиента не дождался.
Заседание возобновилось через два с половиной часа. Всем предложили встать и объявили решение суда, которое прокурор и подсудимый восприняли с одинаковой мрачной обреченностью:
— Дело отправить на доследование. Меру пресечения изменить на подписку о невыезде. Подсудимого освободить из-под стражи в зале суда.
…На следующий день капитан Храпунов стал жертвой автомобильной катастрофы. Переходя улицу, он попал под колеса мчавшегося на полной скорости КамАЗа и умер, не приходя в сознание, в машине «скорой помощи» по дороге в больницу. КамАЗ с места происшествия, разумеется, скрылся.
Турецкий сидел с Гордеевым на лавочке в ЦПКиО. Гордеев был зол на себя и на весь белый свет, но все же согласился прийти.
— Понимаешь, надо было мне сразу отказаться от этой защиты или ему сразу объяснить мне суть вещей, — запальчиво говорил адвокат.
— Его бы все равно достали, — хмуро отозвался Турецкий. — Будь у нас хоть супернавороченная программа защиты свидетелей, и то достали бы.
— Знать бы хоть кто…
— ГБ конечно, что, есть варианты? Они его подставляли, они и убрали.
— Там все не так просто, Александр Борисыч. Понимаешь, и тот, второй, труп, и удостоверение — слишком много для случайных совпадений. Не ГБ убирало своего Невзорова, но и не Храпунов. Убил кто-то третий. Но кто?
— Юра, ты у меня спрашиваешь?!
— Но ты же вел дело, я ведь тебя немного знаю и не думаю, что тебя можно так легко провести. Это все не было инсценировкой от начала до конца. Они ловко манипулировали реальными фактами и не покупали свидетелей…
— То есть его действительно сдали мафии и он действительно обеспечивал себе отход с этим трупом. Только спокойно залечь на дно ему не удалось, и кто-то все-таки сломал ему челюсть, возможно, сам при этом расставшись с жизнью, и этот труп нам еще предстоит обнаружить…
— Вот именно, а когда вы начали подбираться к его особе, ФСБ просто пропустило сквозь сито всю Москву, и его выловили. Тут уж у него была одна альтернатива — или пасть смертью храбрых с маслиной в башке, или поработать на ГБ в надежде на мораторий на смертные казни, на то, что отсидится в специализированной ментовской зоне, да мало ли чем они его пугали и чего обещали!
— Но как же все-таки удостоверение попало в руки убийц?
— Это, Саша, покрыто мраком. Возможно, действительно роковая случайность: выкрали и попользовались, а потом все одно к одному, а может быть, его действительно с самого начала готовили на роль мученика. Только это нужно быть большим психом, чтобы додуматься до столь извращенного плана.
— Извращения — это как раз по части ГБ.
— Ищи, Александр, ты теперь опять на коне. Мое мнение: не ГБ убило Невзорова, и еще: когда найдешь нового убийцу, звякни заранее, уеду куда-нибудь подальше, не хочу снова оказаться его адвокатом.
17
Фроловский заниматься мелочами не любил. Даже самые незначительные проблемы он решал старательно и аккуратно, что некоторые недоброжелатели и завистники называли «синдромом отличника». Но работать качественно — еще не значит работать с желанием или с пользой, для Фроловского, во всяком случае, это было справедливо на сто процентов. К его великому сожалению, российская государственно- социально-экономическая машина, которой он по идее должен управлять, не то чтобы не слушалась руля — не имела его вообще как такового. Поэтому Фроловский, давно уже расставшийся с розовыми иллюзиями насчет перспектив наведения порядка в общенациональных масштабах, периодически страдал от собственного бессилия наладить по уму деятельность людей и структур, непосредственно с ним соприкасающихся. Создать хотя бы в ближайшей эпсилон-окрестности, вокруг собственной персоны, оазис ответственности и организованной деятельности, цели которой поддаются уразумению, а содержание разбивается на определенные этапы и подвластно контролю.
Он не провозглашал подобных программных установок ни принародно, ни в узком кругу, поскольку всерьез о таком у нас говорят на людях только демагоги, а все остальные — на пьяную голову друзьям и родственникам. Фроловский же демагогию признавал лишь как последнюю возможность отделаться от бестолковых собеседников, которых по рангу не полагается посылать подальше. Даже в вежливой форме. А из родственников он признавал достойной общения только жену, но городить перед ней философские построения давно уже считал неэтичным, признаком плохого тона, что ли, все равно как вести светскую беседу на физиологические темы.
Так что задачу создания рабочей обстановки Фроловский выполнял молча, пыхтел лишь иногда от натуги. От того, что приходится заниматься мышиной возней, решать проблемы на много уровней ниже занимаемого им. От того, что с утра он ворочает миллиардами, а вечером вынужден прерываться, потому что, видите ли, в уполномоченном правительством по кредитной линии банке сломались телефоны. А торгпред или министр приняли свои пол-литра на полчаса раньше официального завершения ненормированного, кстати, рабочего дня. Или наступил большой государственный праздник, и большие государственные мужи, а также средние и малые, все до единого, — празднуют. И положиться можно лишь на избранных, буквально на нескольких человек, равно в большом и малом. А Фроловский стремился ворочать миллиардами без досадных помех…
Переступив порог кабинета, он немедленно перестал думать о себе в третьем лице, рассуждать о своей реальной и возможной роли в истории, отфильтровывать мысли о конкретных проблемах и сразу взялся за дело.
— Будьте добры, соедините меня с нашим торгпредством в Мюнхене, — распорядился Фроловский по селектору и в ожидании связи вернулся к монитору компьютера.
Его просьбы, высказанные даже в самой вежливой форме, подчиненными воспринимались как приказ и выполнялись быстро и качественно. Фроловский сам всегда работал много, целенаправленно и эффективно, того же требовал и от своих сотрудников. Будучи по натуре аналитиком, он всегда просчитывал наиболее вероятные результаты своей деятельности и, как правило, был заранее готов и к успехам, и к неудачам, знал, на кого можно рассчитывать, а кого надо постоянно контролировать. И потому редко нервничал.
Сегодня был как раз тот редкий случай. Он еще раз лично перепроверил сведения о банковских счетах и снова еще раз убедился, что деньги до Германии дошли и даже уже частично израсходованы. Но где же Снегирь?
— Михаил Константинович, Мюнхен. Шубин на проводе, — прозвучал из селектора голос референта.
Фроловский снял трубку и после стандартного обмена любезностями с руководителем торгпредства Шубиным поинтересовался Снегирем.
— К сожалению, его нет, — ответил Шубин. — Был, но не далее как два дня назад отбыл в Москву.
— Тем лучше. Ну что ж, спасибо, не буду вас более отвлекать.
— Да что вы. Насколько я понимаю, вы скоро к нам собираетесь?
