В Гжатске Юрия ждали к полудню 17 июня 1961 года, Он прослышал, что его торжественно встретят на вокзале, а потом на руках понесут до площади. Его? На руках? Никогда!

Приехал намного раньше, незамеченным спрыгнул с подножки вагона и скоро был дома. Мать только- только прибрала со стола, и вдруг сын, Юра. Вошел в избу, опустился на лавку:

— В гостях хорошо, а дома лучше. Хорошо дома!

А их избу уже окружали машины, все больше черные «Волги». Вошел секретарь райкома партии Николай Григорьевич Федоренко:

— Что же это вы, Юрий Алексеевич, подвели нас?

— Не сердитесь, в следующий раз исправлюсь.

Но и в следующие «разы» он старался появляться незаметно, обходил шумиху.

А тут в окно поглядывает на новенький домик, что построили для его родителей напротив через улицу. Впервые Алексей Иванович даже не притронулся топором: тепло, уютно, светло. Живи не тужи.

Николай Григорьевич вручил ключи:

— Добра вам в этом доме, дорогие наши новоселы.

Но не хотелось, ох как не хотелось покидать старой избы, где провел детство. Давно ли — двенадцать лет назад — провожали Юру отсюда с фанерным чемоданчиком на вокзал. И вот теперь наступил самый счастливый день в жизни родителей, когда, взяв их под руки, Юрий повел через толпы народа в парк культуры и отдыха на митинг.

Море людей колыхалось под трибунами — и все знакомые, родные!

— Дорогие друзья, дорогие земляки! — обратился Юрий к ним, чувствуя, как не может справиться с волнением. — Благодарю всех вас за теплый и радушный прием. Я приехал в дорогой и близкий моему сердцу город, где прошли мои детство и начало юности. Величайшее событие, которое произошло двенадцатого апреля — полет в космическое пространство и успешное возвращение на Землю, — совершенное на корабле «Восток», осуществил огромный коллектив рабочих, инженеров и ученых нашей страны, и все почести, которые мне оказывают, — это почести советскому народу, нашим ученым, партии и правительству.

Шумела, волновалась площадь: молодец, Юрка, не зазнался, не вскружила ему слава голову. Выступающих было много. А когда митинг закончился, Юру и родителей осадили корреспонденты. Больше всех смущался Алексей Иванович, недоверчиво поглядывая на торопливый карандаш репортера.

— Что сказать, все известно… Весть о полете сына застала меня в дороге, и сперва я не сразу поверил. Лишь после того, как мне более подробно рассказали о сообщении ТАСС, меня охватила беспредельная радость. Великое чувство гордости за наших советских людей, воспитанных Коммунистической партией, нашим советским строем, переполнило мое сердце. «Вот, — подумал я, — не кто-нибудь, а наш простой советский человек стал первым покорителем космоса!..»

Сыну своему я хотел бы сказать одно: родительское спасибо тебе, сынок, от всей семьи, от твоих земляков — гжатчан, от всех советских людей за твой великий подвиг. Желаю тебе доброго здоровья, больших успехов в твоем благородном деле. Продолжай и дальше высоко держать знамя Страны Советов, вырастившей и воспитавшей тебя…

Это было трудное интервью для Алексея Ивановича, не любил он выпячиваться, да и сына таким растил.

Из парка опять через непроходимые толпы народа пошли к новому дому справлять новоселье. Смотрят, машина стоит у калитки, а Юрий подмигивает: «Это, мама, сюрприз вам, родню привез, сестричек твоих». На его голос выбежали тети Мария и Ольга — рады-радешеньки.

— А мы по записке, прямиком сюда на машине.

Значит, и о них в суете славных и громких дней своих не забыл Юрий, успел перед отъездом черкануть несколько слов:

«Здравствуйте, т. Маруся, т. Оля, Саша, Надя, Вова, Галя! С горячим приветом к вам Гагарины. Только сегодня решилось, что завтра еду в Гжатск. Лиде звонил, но ее на работе не застал. Если можете, выезжайте в Гжатск, эта машина прислана за вами. Я уезжаю туда раньше, буду ждать вас там. Можете заехать за Юрой и Лидой. Получилось все очень быстро и поэтому такая спешка. Очень жду вас в Гжатске. До свидания. С приветом Юра, Валя, Леночка и Галочка Гагарины. 16.06.61 г.».

Жаль, Валентина не смогла приехать — занемогла Галочка. Но подарки всем прислала.

И вспомнила молодые свои голоса гармонь:

Но это была уже новая, не обходившая тогда ни одно застолье песня. Анна Тимофеевна раскраснелась, словно сбросила лет тридцать, схватила Марию за руку, за другую Ольгу, повела хоровод:

Алексей Иванович тоже заблестел глазами. Тряхнул головой:

— Эх, да что там вспоминать, давай-ка, Юра, свою!

И передал сыну гармонь. Юрий оглядел всех озорно, откинул голову, рванул мехи:

— Так это ж наша, клушинская, — подивились за столом. — Ну и Юрка, ты ее, случаем, в космосе не пел ли?

И потекла, подхватилась старинная песня.

Вечером сидели втроем: Валентин, отец и Юрий на крыльце старой избы — никак не хотели они признавать ее музеем, который местные краеведы начали здесь оборудовать. Да и к новому дому еще не привыкли.

— Рады мы за тебя, Юра, — сказал Валентин, — всего ты достиг, никаких теперь тебе ни забот, ни работ.

Отец возразил:

— Не поддайся, сынок, соблазну. Он все равно что конь, многих сваливал. Дело свое в руках крепко держи — хоть летчицкое, хоть литейное. Кусок хлеба всегда заработаешь.

— Ну что ты, отец, — улыбнулся смущенно Юрий, — я еще не один раз слетаю, может, к другим планетам…

— Летать-то летай, да только от земли не отрывайся. Истинно тебе говорю.

— А как от нее оторваться, когда вокруг красота-то какая.