эта синяя лужица… Неужели Черное море? Чуть правее по самому круглому краю опять завитки метели — это циклон над другим океаном — над Тихим. И его я закрываю ладонью…
Тишина. Вы слышите? Смолкли все звуки, мир опять обрел немоту, и снова так тихо, что, наверное, как миллиарды лет назад, слышится музыка звезд. Их лучи, словно светлые струны, которыми перетянута ночь. Вечная ночь. Вечная жуткая ночь с этим слабеньким бликом тепла. Неужели это Земля?
Я — Человек — с любопытством взираю на шар. И звезды, звезды навевают неземной свой мотив…
Я — Человек. И висящий над вечностью шар — моя колыбель.
Чутким ухом за тысячи верст я слышу, как муравей тащит к шевелящейся куче былинку; как с хрустальным звоном катает ручей жемчужные камни. И еще мне слышится голос матери — самый родной из всех земных голосов… Но ей не дозваться меня. Почему же так слышен — за тысячи километров — этот к дому, к родному порогу кличущий голос?
Все исчезло. Висит только шар — голубое творенье природы. И не верится, что когда-то в недостижимой отсюда дали брел в ромашках по грудь и гонялся за красной бабочкой мальчик, что он вырос в мужчину — и вот сейчас отлетел от Земли.
Я — Человек. И на Землю, на небо смотрю глазами то Коперника, то Галилея. И Ломоносов моими устами читает стихи:
И не я ли стою Циолковским на крыше калужского дома и до звезд — до самых высоких — достаю рукой. Я, конечно же, я — Человек.
— Теперь самое главное — приземление, — сказал Королев и, нервничая, зашагал по бункеру. Снова скопилась готовая взорваться тишина.
— Сработает или не сработает ТДУ? — спросил кто-то.
Все молчали.
Атлантический океаи прочертил по иллюминатору сивым, гигантским крылом.
В 10 часов 30 минут включилась тормозная двигательная установка, и корабль пошел на спуск.
Зеленый огонек на пульте подсказал: «Приготовиться!»
Гагарин зашторил иллюминатор, пристегнулся покрепче ремнями, закрыл гермошлем а стал ждать включения ТДУ — тормозной двигательной установки.
И вдруг словно кто-то его подтолкнул. Во «Взоре» сквозь разрывы облаков мелькнули Африка, берега Средиземного моря… Все сильнее прижимало к креслу — это уже брала, принимала в свои объятья Земля…
За шторками иллюминатора вспыхнул багровый свет, затрещала обшивка, в глазах потемнело, и приборы как будто бы начали плавиться, расползаться.
Он напрягся, сжался…
Сколько длились, казалось, непереносимые эти секунды? Словно выплывая из сновиденья, Гагарив открыл глаза и увидел реку. Да, земную реку, привольно, спокойно несущую светлые воды.
— Волга! — изумленно вымолвил он и встрепенулся. — Родные места?..
Земля тянулась к нему теплым, вспаханным полем…
В 10 часов 55 минут космонавт Гагарин приземлился в районе села Смеловка Саратовской области.
«Ступив на твердую почву, я увидел женщину с девочкой, стоявших возле пятнистого теленка и с любопытством наблюдавших за мной. Пошел к ним. Они направились навстречу. Но чем ближе они подходили, шаги их становились медленнее. Я ведь все еще был в своем ярко-оранжевом скафандре, и его необычный вид немножечко их напугал. Ничего подобного они еще не видели.
— Свои, товарищи, свои! — ощущая холодок волнения, крикнул я, сняв гермошлем».
Но уже спускался вертолет с группой встречи! Виталий Волович, врач, сделал первый медицинский осмотр. Все в норме.
И буднично просто, по-деловому, что заставило наконец выйти из оцепенения, спортивный комиссар Иван Григорьевич Борисенко, как того требовал Спортивный кодекс ФАИ, с мягкой улыбкой на добродушном лицо попросил показать удостоверение, хотя давным-давно были знакомы, заполнил специальный бланк и скрепил подписью. Он зарегистрировал три абсолютных мировых космических рекорда, установленных Юрием Гагариным: рекорд продолжительности полета — 108 минут, рекорд высоты полета — 327,7 километра и рекорд максимального полезного груза, поднятого на эту высоту, — 4725 килограммов.
Оставшись наконец-то вдвоем после утомительных торжественных церемоний, Королев и Гагарин шли по-над рекой, вдыхая запах весеннего, распустившегося легкой прозрачной зеленью берега. Королев поглядел в небо, где высверливал в голубизне свою песню жаворонок, и сказал:
— А ведь я сам мечтал, Юра, честное слово…
— Вы еще полетите, — вполне серьезно отозвался Гагарин. — Сами же мне сказали вчера: «Скоро будут отправлять в космос по профсоюзным путевкам». Впрочем, вы уже были там…
И, засмущавшись отчего-то, будто хотел и не хотел открыть тайну, достал из нагрудного кармана новенькой с погонами майора шинели фотографию — маленькую, сделанную, очевидно, любителем.
— Это вы, — проговорил он, протягивая ее Королеву, — вы летали вместе со мной…
— Ну уж, ну уж, — сказал Королев то ли одобрительно, то ли недоверчиво. — Фото старых гирдовских времен… Мы тогда были с тобой примерно одного возраста. Неужели брал с собой? Не разыгрываешь?
И растроганный, отвернулся, долго молчал. А когда справился с волнением, проговорил:
— Сорок лет назад, Юра, я мечтал летать на самолетах собственной конструкции. А всего через семь лет после этого, после встречи с Циолковским, решил строить только ракеты. Константин Эдуардович потряс нас тогда своей верой в возможность космоплавания. Я ушел от него с одной только мечтой: строить ракеты и летать на них. И это стало смыслом жизни — пробиться в космос. И вот ты, как говорится, материализовал мою мечту…
— Да, что я… — сказал Юрий, потупившись. — Это все вы, Сергей Павлович. И ваши помощники… Я много думал… При чем тут я? Столько людей… Одни конструировали, другие варили сталь, третьи вытачивали по детальке… Если бы всех пригласить сюда, места бы не хватило. Это как пирамида Хеопса, а я только на вершине. Подтолкнули — и вот…
— Любопытное сравнение, — усмехнулся Королев, — Но ты, Юра, не совсем прав. Ты прекрасно понимал, на что идешь. Ты шел сознательно, был готов ко всему. А я… Я почему-то очень на тебя надеялся…
Гагарин тронул Королева за рукав.
— Смотрите, Сергей Павлович! Поглядите, какая красота!..
На кусте ольхи самоцветами сверкали капли от только что просеявшегося дождика. Голубая искра перемигнулась с зеленой, зеленая с желтой. И тут же — стоило немного повернуть голову — заиграла, ударила в глаза малиновая блестка.
— Это же краски космоса! — восторженно проговорил Юрий. — Краски той радуги, что огибает нашу планету! — В его глазах снова как бы отразилось увиденное на орбите. — Нет, я, пожалуй, не прав, — раздумчиво возразил он самому себе. — Там я видел не краски космоса, а краски Земли. Да-да, Сергей Павлович, теперь совершенно ясно: это наша Земля посылает в черную бездну свою красоту — красную,
