— Товарищ председатель Государственной комиссии, летчик-космонавт старший лейтенант Гагарин к полету на первом в мире космическом корабле-спутнике «Восток» готов!
— Счастливого пути, желаем успеха! — услышал он в ответ.
И пошел к ракете, уже не как старший лейтенант Гагарин, а как сын планеты Земля — что-то вселенское виделось в его валком, напористом шаге. Он шел молча, повторяя про себя слова, которые скоро раздадутся над всей планетой.
«Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов! Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом?..»
Слушали, замерев, люди, обнажившие головы на площадке возле ракеты, слушала степь, склонясь травами и покачивая головками тюльпанов, слушала река в переливах утренней ряби, слушали далекие снежные горы, слушали моря, вздыбив штормовые валы, слушали леса с приумолкнувшим щебетом в свитых гнездах, слушали пустыни, ледяные поля Арктики и Антарктиды, слушали джунгли тропиков — звери прядали ушами, птицы зависали в полете, неподвижно раскинув крылья…
«Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты… Первым совершить то, о чем мечтали поколения людей, первым проложить дорогу человечеству в космос! Назовите мне большую по сложности задачу, чем та, что выпала мне. Это ответственность не перед одним, не перед десятком людей, не перед коллективом. Это ответственность перед всем советским народом, перед всем человечеством, перед его настоящим и будущим. И если тем не менее я решаюсь на этот полет, то только потому, что я — коммунист, что имею за спиной образцы беспримерного героизма моих соотечественников — советских людей. Я знаю, что соберу всю свою волю для наилучшего выполнения задания. Понимая ответственность задачи, я сделаю все, что в моих силах, для выполнения задания Коммунистической партии и советского народа… Сейчас до старта остаются считанные минуты. Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как всегда говорят друг другу, отправляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких… До скорой встречи!»
Постой, Юрий, остановись на мгновенье, мы хотим посмотреть на тебя, которого вскоре назовут Колумбом Вселенной.
Запомним это теплое марево, плывущее над Байконурской степью.
Взглянем на тебя, Юрий Алексеевич Гагарин, из пятисотлетней давности, а может быть, будущности? Сравним с теми, чьих лиц уже не помнит никто.
К Гагарину опять подходили. Уже у самого лифта обнимали, пожимали руки. И последним, кто оказался рядом, был Королев. Он взял высунутую из обшлага скафандра руку в свою правую, для крепости, размахнувшись, прихлопнул сверху левой, хотел поцеловать Юрия, но только ткнулся неловко шляпой в гермошлем и заторопил, заторопил, как отец сына, на грустном прощании, когда затянувшаяся пауза грозит выплеснуться слезами.
— Ну, давай, давай, Юра, пора… Нужно садиться, сынок…
И все же, на секунду попридержав, притянул Гагарина к себе и что-то прошептал ему на ухо.
Лифт взмыл к вершине ракеты. Двое сопровождавших подвели Гагарина к кораблю, помогли подняться, закинуть ноги за обрез люка и уложили в кресло.
Олег Генрихович заглянул сверху.
— Ну как, нормально?
— Как учили, — ответил Юрий, приподняв обшлаг с зеркальцем, — голову повернуть он уже не мог и только таким способом взглянул на отражение «замыкающего» в многотысячной шеренге людей, готовивших полет.
Олегу Генриховичу с двумя помощниками досталась, быть может, самая волнующая операция — закрыть люк. Тяжелую крышку они уже держали в руках. Ну, еще, еще бы помешкать с минуту — пусть вдохнет аромат степи… Ведущий, оглядевшись, протиснулся вдруг в кабину, показал на конверт:
— Юра… а эти три цифры на замке — один, два, пять. Запомни! Это тебе по секрету — один, два, пять…
Гагарин понимающе усмехнулся, подмигнул в зеркальце.
— Да уж будет тебе — «по секрету». Поздно, опоздал…
Дружелюбный хлопок по шлему — на прощанье. Крышка накинута на замки. Замелькали руки, завинчивающие гайки. Специальным ключом их подтянули. Ну, вот и последняя, по счету тридцатая. Теперь Гагарин остался один в стальном, непроницаемом ядре.
— Все стартовое, заправочное и вспомогательное оборудование стартовой позиции к пуску готово!
Это значит, что всем лишним — в бункер или на смотровую площадку. Но все почему-то медлят. Да и кто здесь «лишний», если частица сердца каждого из стоящих возле ракеты в ней, уже готовой рвануться вверх, — ведь, кроме Королева, здесь еще немало главных конструкторов различных систем, оборудования. Да-да, прежде чем «Восток» выйдет на орбиту, они передадут его друг от друга, как от сердца к сердцу, и если что случится на каком-то этапе… Впрочем, об этом не думают, хотя натянутая над котлованом крупноячейная сетка — на случай аварийного катапультирования — режет глаза, внушает тревогу.
Здесь все сейчас главные. Главные сами по себе и главные соратники Сергея Павловича.
Валентин Петрович Глушко — основоположник отечественного ракетного двигателестроения. Целеустремленный, словно не только его разум, но и характер передались двигателям, которые сорвут ракету со стартового стола и повлекут на орбиту. Вчера забрался в кресло Гагарина на корабле. Юрий тут как тут, заглянул в люк, заулыбался.
— А вы не улыбайтесь, — с серьезным видом сказал Валентин Петрович, — Государственная комиссия передумала, командиром корабля назначен я.
— Согласен, — тут же оценив шутку, отозвался Гагарин. — Только вот боюсь, не разрешит вам полет медицина. Владимир Иванович Яздовский меня-то еле пропустил.
Алексей Михайлович Исаев — конструктор тормозной установки, которая гасит скорость космических кораблей, приближающихся к Земле. Ему волноваться больше всех, пока на командном пункте, по мере того как сработают те или иные системы космического корабля, их конструкторы будут облегченно вздыхать. Его двигательные установки никакого дублирования не допускали.
Николай Алексеевич Пилюгин — главный конструктор систем управления. Его приборы не должны сделать ни одной ошибки.
Георгий Иванович Петров отвечает за критический перегрев корабля тепловыми потоками при входе его в плотные слои атмосферы…
Спустились в бункер, закрыв за собой бронедверь. В пультовой тесновато. Справа от входа помост с двумя перископами. Места у окуляров заняли Воскресенский и Кириллов.
Сергей Павлович сел у небольшого столика, покрытого зеленым сукном. На нем только микрофон радиопереговорного устройства да один-единственный телефон с красной трубкой для выдачи команды на аварийное катапультирование.
— Пост Д? Говорит Королев… К работе готовы?
Продолговатая комната заставлена по стенам металлическими ящиками. На щитах пульсируют красные, синие, желтые, зеленые огоньки. Начался отсчет времени к «нулю». На КП никого лишних, только Главный и его помощники. Объявлена полуторачасовая готовность. Ракету отчетливо видно в перископ. Лицо Гагарина — в слегка размытом изображении — на телевизионном экране.
Начинаются сугубо деловые переговоры «Земля — борт», по всей планете перекликаются эхом, кажется, только два голоса — «Кедра» — Гагарина и «Зари» — Земли.
Глава третья
Время пошло московское.
