Звезды одна за другой зажигались над космодромом. Огромное степное небо словно проникалось любопытством к невиданному: ракета, высвеченная прожекторами, принимала все более стройные, стремительные очертания, наливалась силой. И словно торопила старт. Но люди на площадках обслуживания, обступившие ее, сдерживали это нетерпение, еще и еще раз перепроверяли системы, механизмы, приборы. Они работали сосредоточенно и углубленно, стараясь меньше шуметь. Многие нет-нет да и поглядывали в ту сторону, где скапливалась небудимая тишина, — подсвеченная нить асфальтовой дороги указывала туда: там, под молодыми пирамидальными тополями, белели два крытых шифером домика. В одном из них окна были пригашены, в другом, точно таком же, светились воспаленным беспокойным огнем.

В домике с невыключенным светом из угла в угол комнаты вышагивал Королев, Он так и не раздевался, только распахнул на две-три пуговицы ворот рубашки, и, не находя места, то присаживался за письменный стол, листая какие-то бумаги, то ложился на кушетку, прикрывал на минуту глаза и, внезапно вскочив, подходил к шкафу, доставал книгу. Читать не читалось. И поверх страниц он все чаще поглядывал на телефон, почему-то упорно молчавший. Не вытерпев, резко набирал номер, задавая один и тот же вопрос:

— Ну как дела? Все проверили?

И снова начинал вышагивать по комнате.

Напряженные черты лица его разгладились, когда, достав из верхнего ящика стола фотографию, он, придвинув лампу, начал ее рассматривать. Это был портрет Гагарина «девять на двенадцать», какие обычно посылают домой — родителям или любимой. Гагарин выглядел в короткой стрижке мальчишески молоденьким старшим лейтенантом — в глазах запечатлелась серьезность, даже грустная задумчивость, но в ямочках губ таились озорники, выдававшие характер неунывающего, покладистого, доброго, отзывчивого на шутку парня.

Королев положил в стол фотокарточку, прилег на кушетку, но волнение подняло, заставило его встать. Часы в домике на Байконуре показывали за полночь. Сергей Павлович прислушался, посматривая то в окно, то на безмолвный телефонный аппарат, и начал решительно застегивать пуговицы на рубашке.

Набросил пальто, вышел в ночь. И через некоторое время его высветили у ракеты прожекторы космодрома.

Люди подходили к нему с докладами, он выслушивал их, но все время поглядывал на ракету.

Выждав паузу, когда на минуту остался один, направился к лифту, нажал кнопку подъема.

На площадке у корабля вышел. В раздумье постоял возле открытого люка, просунулся вовнутрь, потрогал кресло космонавта.

«Вот она, моя мечта», — подумал про себя Королев. Он опробовал тумблеры, кнопки, как бы одно за другим включая пережитое до этих минут. И начал мысленный разговор то ли с собой, то ли с Юрием.

«Большая жизнь прожита. Не только по годам, нет… По пережитому. Много в нее вместилось — и радостного и горького. Отца лишился, когда был совсем малышом. Воспитывали меня мать — учительница и отчим — инженер. Среднего образования тоже получить сразу не удалось — не было условий. Окончил сначала строительную профшколу. Работал плотником, крыл крыши… Трудовой стаж с шестнадцати лет. Но все же пробился к высшему образованию. МВТУ… Дипломная работа — двухместный легкомоторный самолет. И захватило небо. А потом, после встречи с Циолковским, к звездам потянуло. Работа с Цандером, ГИРД… Первые ракеты…»

Это прекрасно, когда лицезреешь собственную свою мечту. Но как труден и долог путь — вот уж поистине: «Через тернии к звездам!»

Взрывались на стапелях ракеты — одна, другая.

«А тут война. И надо было сначала выжить, победить… Только выстояли, из-за океана ахнули атомной бомбой по Хиросиме и Нагасаки. Целились в нас. Мы не могли, Юра, позволить себя пугать. Бессонные, голодные дни и ночи. Первая баллистическая стартовала в сорок седьмом. Тогда же подружился с Курчатовым. Частенько мы с ним вспоминали одну нашу встречу. В Кремле, у царь-пушки.

Шли от Сталина. Я докладывал ему о разработке новой ракеты. Он слушал сначала молча, почти не вынимая трубки изо рта. По мере заинтересованности стал изредка прерывать меня, задавая вопросы. Чувствовалось, что имеет полное представление о ракетах. Его интересовали скорость, дальность и высота полета, полезный груз, который она сможет нести. С особым пристрастием расспрашивал о точности полета ракеты в цель… Я не знал, одобряет ли он то, что я говорю, по эта встреча сыграла свою положительную роль.

Когда запустили сверхдальнюю межконтинентальную многоступенчатую баллистическую, думал не о будущих войнах: «Сейчас есть реальная возможность прорваться в космос». И почувствовал — близок полет человека…»

Королев в последний раз оглядел кабину, потрогал ручки.

Вскоре он был уже в своем домике. И опять не находил себе места. Взялся за телефонную трубку:

— Ведущего срочно ко мне!..

Отозвался Олег Генрихович Ивановский.

— Ну как дела? — спросил Королев, глядя в окно.

— Пока все в порядке, Сергей Павлович, — ответил конструктор.

— По аварийным ситуациям вчера прошлись с Гагариным и Титовым?.. Проштудировали? А Феоктистов экзаменовал?

— Сергей Павлович! — обиженно откликнулся ведущий. — Все до пункта, буквы…

— Ну, ладно-ладно, хватит… — прервал Королев. — Верю. Я вижу, ты очень устал. Но что поделать? Последняя земная ночь. Планета крутится, и никто на ней даже не подозревает, что завтра… Нет, теперь уже сегодня… Первый человек… Впервые… И чем ближе к старту, тем… как бы тебе это объяснить… Роднее, понимаешь, роднее становится Юрий…

— Хороший парень, — проговорил Олег Генрихович. — Черт его знает почему, но к нему тянет, как к магниту…

Они помолчали.

Королев задумался, сказал в трубку:

— Смотрю я сегодня на обтекатель корабля — до чего же похож на снаряд! Но самое замечательное, что в этом снаряде не взрывчатка, а человек. Наш Гагарин! Получается, что человеком мы салютуем всему человечеству, всей Вселенной…