Три развилки, осень 1808 года.

Джон Кольтер, которого кроу прозвали Сихида, или Белобровый, понял, что попал в переплет. Иначе с чего бы маленькие волоски на шее встали дыбом?

Джон выгнул шею, прислушался. Вниз по течению крапивник, секунду назад заливавшийся в кустах, оборвал свою песню.

Похоже, подумал Джон, я зашел слишком далеко.

Кольтер был охотником и метил тропы для компании Льюиса и Кларка. Поговаривали, что он дальше всех забрался в неисследованные нагорья Западных Скал, в одиночку открыл грязевые источники Йеллоустона – место, которое старожилы до сих пор называют Кольтеровым Адом, – а за год до того едва не расстался с жизнью в непроходимой чаще. Его вместе с небольшим отрядом плоскоголовых и кроу окружили и забросали стрелами черноногие. Кольтер получил свинцовую пулю в щиколотку и еле дополз до лагеря. Он выжил и благодарил судьбу, с трудом поверив в удачу.

Позади Кольтера, в реке, где охотники расставили бобровые ловушки, плескался его друг Джон Потгс. Где-то далеко, в туманной глубине леса, раздался и вдруг оборвался истерический крик сороки. Поттс ничего не услышал, а если и услышал, то не обратил внимания, продолжая возиться в воде.

Кольтер, кожей чуя опасность, вышел из зарослей ивняка и замер, вслушиваясь.

Из-за кромки скал над кронами деревьев донесся приглушенный грохот.

– Бизоны? – донесся от реки голос Поттса.

Кольтер и не подумал ответить.

Он видел, как они стекают вниз по склону – не менее тысячи черноногих, похоже, целое племя. Через пару минут Кольтер и Поттс были окружены.

– Глянь-ка, сколько воинов пожаловало за головой старого Сихиды! – мрачно процедил Поттс, заметив индейцев.

Сотни стрел нацелились на них, но Поттс упрямо потянулся за ружьем. В воздухе пропели перья, Поттс запнулся, упал на колени, выдавил: «Джон, меня убили.» – и рухнул в поток лицом вниз.

Кольтер знал, что последует дальше. Он разглядывал лица, ястребиные перья, колышущиеся в солнечном свете, вставленные в черные потоки блестящих волос стариков, зрелых мужчин и совсем еще юнцов, облаченных в оленью кожу и купленную у торговцев фабричную одежду. Их было много. Не так много, как ему показалось раньше, но какая разница? Достаточно, чтобы замучить его до смерти – а именно это, знал Джон, они собирались сделать.

Человек, шагнувший вперед, был похож на шамана. Волосы стянуты на затылке в тугой пучок, из него воинственно торчало воронье перо. Обнаженная грудь исчерчена шрамами в виде петель – узор, оставленный острым ножом.

Кольтер не шевельнулся, когда нож шамана заплясал на его рубашке и штанах из оленьей кожи. Несколько взмахов лезвия, и Джон кожей ощутил осеннюю прохладу. Шаман освободил его от одежды, оставив лишь подобие набедренной повязки, укоротив штаны. Похоже, он получил шанс выжить. Индейцы что-то задумали, сохранив его достоинство.

Шаман на языке кроу спросил, может ли Кольтер бежать. Джон покачал головой. Тогда шаман провел ножом по грудной мышце Кольтера. Из маленького надреза на коже закапала кровь. Вздох изумления вырвался из множества глоток.

– У меня кровь, – крикнул Кольтер на языке кроу, – Такая же, как у вас.

– Я вижу, – ответил шаман, но глаза его были пусты. – Ты побежишь, – вынес он приговор.

– Когда? – спросил Кольтер.

– Сейчас, – сказал шаман. – Беги!

Люди с перьями в волосах в предвкушении охоты подались назад, освобождая дорогу. Кольтер побежал. Собственная скорость на старте удивила его. Он рванул вперед, словно желтый олень. По белой поляне вдоль реки, где в воде лежал его мертвый друг.

Оторвавшись ярдов на восемьдесят, Кольтер услышал глухой стук – это одновременно упали на землю сотни одеял и кожаных наколенников. Когда разрыв составил две сотни ярдов, земля задрожала от ног воинов. Он не осмелился оглянуться, чтобы не потерять скорость. И бежал теперь так, что сам едва поспевал за своими ногами, хотя понимал, как все это глупо: чем дольше черноногие будут ловить, тем больше они будут пытать его, когда поймают. Всего лишь дело чести, а вовсе не признак злобности нрава.

К сожалению, подумал Джон, нельзя и надеяться долго выдержать подобную скорость.

Хотя в глубине души некая частица его была уверена в победе – тот отчаянный человек, который на свой страх и риск в середине зимы в одиночку преодолел пятьсот миль. Пробираясь сквозь чащу и бурелом, переваливая через заснеженные пики, он упорно тащил тюки с бусами, киноварью, иглами, ножами и табаком, предназначенными для торговли с индейскими племенами. В стычках с манданами, хидацами и абсарокасами охотники частенько выходили победителями. Прошлой зимой, правда, не повезло его другу Эдварду Роузу: он потерял большую часть носа, которую ему откусили в драке, а на лбу его теперь красовался безобразный шрам от горящей шишки индейца. Именно Роуз научил Кольтера бегать босиком, показал, как сбивать шаг, подобно раненому кролику, а потом, когда соперник готов уже обогнать, сокрушить его дух долгим мощным рывком.

Аскетизм Кольтера давно стал легендой. Писец, работавший на Льюиса и Кларка, называл его «вторым Дэниелем Буном». Кольтер в ответ только фыркал. Если он и напоминал кого-то, то своего ирландского дедушку Микайю, который поселился в Стюартс Дрэфт, в штате Вирджиния, и был убежден, что, если на хвост птице насыпать соли, ее всегда потом можно будет поймать. Птицы, говорил Микайя, похожи на меня, как, впрочем, медведи, волки и индейцы.

Кольтер почувствовал, что в груди начинает разгораться огонь. Первый признак утомления. Ступни покрылись серебристым мехом колючек, что тут и там валялись среди сухой травы. Топот позади несколько стих, превратившись в ровный далекий гул, на фоне которого выделялись шаги самых быстрых бегунов. Джон позволил себе быстро оглянуться и увидел невдалеке три склоненные в беге фигуры, а за ними, в пыльном, пронизанном солнцем облаке, угадывались силуэты остальных. Ему удалось, похоже, оторваться от основной массы племени. Хотя, возможно, это могло быть уловкой. Иногда черноногие специально высылали вперед спринтеров. Словно волки на охоте: когда самый быстрый из преследователей упадет, олень тоже лишится сил и не сможет уйти от стаи.

Кольтер знал: чтобы сохранить себе жизнь, он должен загнать самого быстрого тренированного бегуна, должен заставить их поверить в то, что в нем есть нечто, чего нет у них. Обычно на соревнованиях он бежал следом за лидером, укрываясь за его спиной от встречного ветра. А когда приходило время, обгонял и, оказавшись впереди, несколько замедлял свой адский спринтерский рывок. Так продолжалось с полмили или чуть больше, пока у преследователя не начинало сводить мышцы. Он побеждал всегда. Мериуэзер Льюис сказал о нем однажды: «У Кольтера никогда не появляется второе дыхание. Может, его у него и нет».

Но здесь, у развилки Джефферсона, в гонке за собственной жизнью, у Джона Кольтера не было выбора. Второе дыхание появилось, вернее сказать, дыхание смерти. Так, держа разрыв в сотню ярдов, он пробежал около мили, пока не понял, что те трое позади не сделали попытки догнать. Они бежали локоть к локтю, Джон чувствовал их затылком: жилистая грация бесконечного индейского бега.

Кольтер опережал своих преследователей, но не настолько, чтобы вымотать их или сломить их дух. Они неумолимо приближались, и ждали лишь подходящего момента, чтобы отчаянным рывком догнать дичь. Их глаза буравили его плечи и спину, стараясь отыскать признаки слабости, караулили любое неверное