Доктор Бэтсон бледен от переутомления, капли пота блестят у него на лбу.
Раненые лежат на полу, дожидаются очереди. Санитар-индус прошел с грудой корпии в большой чашке. Доктор кивнул санитару: полковника на стол. Честер без сознания, он ранен в голову. Гаррис смотрит не на полковника, а на лицо Бэтсона. Доктор осмотрел рану, выпрямился, молчит. «Будет жив?» – одними глазами спрашивает Гаррис. Отрицательный кивок: «Безнадежен!»
Какой тяжелый день: шесть офицеров ранены, два из них тяжело, и вот – сам полковник. А сколько солдат!..
Полчаса спустя конные совары уже скакали обратно – броском через лагерь, с бешеной смелостью разметав палатки, рубя направо и налево. Они пронеслись через восточный угол лагеря, оставляя за собой смятение, испуг, перемахнули через сухое ложе старого канала и подскакали к стенам крепости. Ворота настежь раскрылись перед ними, горожане ликующими криками приветствовали их.
До позднего вечера шумел народ в крепости, празднуя победу. «Джонни, мой мальчик, не езди в Индию», – плясали мальчишки на городской стене.
А «Белые Рубашки» по одному, по-двое, избитые, израненные, в пыли, в песке, в колючках, только после захода солнца начали собираться в лагерь. Собираться и просить пристанища в палатках Семьдесят пятого пехотного полка. Их долго еще гнали в сторону от Курнаульского шоссе конные разъезды соваров.
«Белый жемчуг падает в цене», – писал в тот день в потайном письме один богатый купец из Дели своему доверенному приятелю, продавцу воска, в Лагор.
«Белым жемчугом» купец условно называл королевские войска за их светло-серые походные мундиры; «красным маисом» – полки восставших сипаев, за красные форменные куртки.
«Белый жемчуг падает в цене, – писал купец, – зато красный маис идет в гору».
Глава двадцать вторая
ЧЕМБЕРЛЕН-САИБ
Ночью в ставку приехал Чемберлен. В большой палатке командующего армией генерала Барнарда собрался военный совет.
Полковник Гаррис пришел с забинтованной головой. Не он один был ранен: у полковника Вильсона с неделю назад прострелили щеку, а молодой лейтенант Робертс, приехавший с Чемберленом из Пенджаба, поддерживал правой рукой забинтованную левую. Робертса ранило в дороге.
Невилль Чемберлен, только что назначенный генерал-адъютантом при штабе пограничных сил Пенджаба, сухой, жилистый, стройный, в нарядном мундире с серебряным шитьем, сел у изголовья койки командующего; Барнард лежал на походной постели, бледный, вялый, с обвязанной шеей. Несколько дней генерала мучил приступ какой-то тяжкой болезни; штабной лекарь не знал, как ее лечить.
Разговор начал Вильсон.
«Белые Рубашки» разбиты. Обоз с продовольствием и боевыми припасами перехвачен.
Вылазки из города повторяются каждый день. Враг заходит и с фланга, и с тыла, захватил старый храм на Курнаульском шоссе, грозит перерезать сообщение с Пенджабом, – единственный путь, остававшийся до сих пор открытым. Британской пехоты в лагере почти нет, а вся туземная ненадежна. Кавалерия день и ночь несет пикетную службу, люди измучены: по двадцать часов в седле, без смены.
Орудий нехватает; и те, что есть, слишком малы. Нужны большие гаубицы – двадцатичетырехфунтовки, нужна осадная артиллерия.
Чемберлен сухо кивнул.
– Да, – сказал Чемберлен.
У него было узкое, слегка ассиметричное и бледное лицо, – той особенной молочной бледности, какая бывает иногда у северян, не поддающихся солнечному загару в тропическом климате. Легкие веснушки по крыльям носа были чисто лондонского происхождения. Нос красивый, тонкий, с горбинкой, был чуть-чуть крив, с правой стороны срезан больше, чем с левой, отчего обе половинки лица казались неодинаковыми.
Все смотрели на генерал-адъютанта. Что он привез из Пенджаба?
Но Чемберлен не торопился.
– Калькутта? – спросил Чемберлен.
– Сообщение прервано. Из Калькутты до сих пор подкреплений не прибыло, ни одного человека, – сказал Вильсон.
Чемберлен снова кивнул.
– Да, – сказал Чемберлен.
Он повернулся к командующему.
Вялое желтое лицо Барнарда с припухшими веками было неподвижно.
Чемберлен рассматривал его с неторопливым интересом.
– Что вы считаете возможным предпринять в настоящее время, генерал? – осторожно спросил Чемберлен.
Барнард отвел глаза под этим холодным взглядом, похожим на взгляд щуки.
– Предпринять?.. – Барнард слегка застонал и повернулся на своей койке. – Предпринять… – Больше всего на свете боялся генерал что-либо предпринимать. Слишком хорошо помнил он, как после Крымской войны (он прослужил всю кампанию начальником штаба у лорда Раглана) – слишком хорошо помнил Барнард, как осуждали тогда в Лондоне лорда Раглана за всё, что он предпринимал, и еще больше за то, чего не предпринимал…
