моля Аллаха сохранить драгоценность в безопасности. Однако постепенно стал проявлять интерес к тому, что разворачивалось перед его глазами. Он начал волноваться за кобылу и ее нерожденного жеребенка. Кобыла дрожала в изнеможении. Ржание ее становилось все тише и слабее. Ахмад невольно начал перечислять все девяносто девять имен Аллаха. Жемчужины четок скользили по его пальцам, когда кобыла и ее жеребенок боролись за жизнь. Но вот среди собравшихся прошел легкий шепот. Ахмад встал на цыпочки, чтобы лучше видеть. Саддин держал в руках две маленькие нежные ножки, которые он ловко обвязал канатом.

– Зала, тяни жеребенка, – сказал он одному из мужчин, отдавая ему канат.

Бедное животное было настолько измучено, что едва дышало. Саддин всем своим весом навалился на него и обеими руками стал усиливать родовые схватки. Всякий раз, когда он нажимал на живот кобылы, другой мужчина тянул канат. Затаив дыхание, Ахмад наблюдал, как сначала показались ноздри жеребенка, потом закрытые глаза, уши, шея…

Неожиданно все пошло очень быстро, Ахмад едва успевал следить за процессом. В определенный момент мужчина еще раз потянул за канат, Саддин сжал живот кобылы, и жеребенок, мокрый, со странной белой шкуркой, оказался на соломе. Двое мужчин тут же опустились на колени и начали вытирать новорожденного, а Саддин занялся последом. Как зачарованный, Ахмад наблюдал за тем, как жеребенок открыл глаза и поднял голову. С удивленным, недоверчивым выражением он смотрел вокруг. Голова его моталась из стороны в сторону, тоненькая шея была еще слишком слаба.

Ахмад впервые присутствовал при родах. С умилением он рассматривал крохотное существо, лежащее перед ним на соломе. Как прекрасно и совершенно творение Аллаха!

Усталый и изможденный, Саддин поднялся с пола, вытер мокрое от пота лицо и окровавленные руки полотенцем. Его рубашка и брюки были заляпаны кровью, волосы мокрыми прядями прилипли к голове. Он как будто только что вернулся с поля боя. Мужчины хлопали его по плечу, поздравляли с рождением жеребенка, и Саддин, несмотря на усталость, светился от радости. Увидев Ахмада, он посерьезнел.

– Подождите меня в палатке, – сказал он. – Я сейчас.

Саддин дал соответствующие распоряжения, и слуга уже ждал великого визиря у входа в палатку. Поклонившись Ахмаду, вежливо его поприветствовал и попросил снять обувь. И лишь после этого, приподняв тяжелый навес из парусины, пригласил войти.

Ахмад часто бывал в лагере вместе с Нухом II. Эмир проявлял интерес к породистым лошадям кочевника. Всякий раз, глядя на этих животных, он восхищался ими. И даже иногда покупал у Саддина приглянувшуюся лошадь – всегда за значительную сумму. Но покупка, как правило, совершалась под открытым небом. Никогда прежде Ахмад не бывал внутри палатки. Он даже не знал, чего ожидать, и был готов увидеть всего лишь несколько меховых шкур, глиняные миски, открытую печь, пыль и песок. Но палатка Саддина поразила Ахмада красотой и богатством убранства, сравнимых разве что с интерьерами комнат в доме преуспевающего купца. Удивленный, он остался стоять у входа. Пол был покрыт дорогими коврами. На низких столиках стояли медные чаши с финиками, инжиром и виноградом. Ахмад заметил также дыни и гранаты – редкие и изысканные фрукты в Бухаре. На банкетки ярких, радующих глаз цветов были накинуты мягкие меха лам и коз. Множество масляных ламп излучали приятный свет. В углу, на невысокой скамеечке, находилась курительная емкость, из которой поднимался узкий столб дыма, распространявший пряный аромат фимиама и амбры. Мысли о пыли, песке и нищете были здесь не только неуместны, но и оскорбительны. Второй слуга, с улыбкой поприветствовав Ахмада, протянул ему пару шитых золотом шлепанцев.

– Мир тебе, высокочтимый Ахмад аль-Жахркун! – услышал Ахмад от еще одного слуги. Этот тоже улыбался, и советник уже стал спрашивать себя, уж не является ли причиной этому его лицо с выражением крайнего удивления. – Мой господин скоро будет, – дружелюбно добавил слуга. – Он приказал мне предложить вам освежающий напиток, чтобы скоротать время ожидания. Не соблаговолите ли пройти со мной?

Слуга подвел Ахмада к одной из банкеток, помог присесть и даже расправил складки его одежды. Поднос с финиками, инжиром и орехами, кувшин с водой и двумя чашами уже стоял на низком столике. Смущенный Ахмад принял из рук слуги наполненную жидкостью чашу. Последнее, что поразило визиря в палатке, было обхождение, достойное дворца эмира Бухары.

– Я оставляю вас одного, господин, – сказал слуга, вежливо поклонившись. – Но если вам что-то понадобится, дайте знать. Меня зовут Кемаль.

Слуга снова поклонился и исчез за тяжелыми портьерами. И только теперь Ахмад почувствовал сильную жажду. Проявляя сдержанность, он осторожно сделал один глоток. Вода была прохладной и прозрачной, будто только что принесена из горного источника, – истинное наслаждение после жары и напряженного ожидания. Для Ахмада было загадкой, как удавалось Саддину получать такую великолепную воду. Насколько ему известно, у кочевников не было колодца. Каждое утро одетые в цветастые одежды женщины с глиняными кувшинами отправлялись, минуя городские ворота, в Бухару за водой. Но та вода была в большинстве случаев затхлой, желто-коричневого цвета и с привкусом глины. Вода же в его чашке, напротив, как будто только что принесена из колодца самого эмира. Ахмад сделал еще один глоток. Саддин все не появлялся. Визирь растерянно вертел чашу в руке и размышлял о том, что ему следует делать.

– Кемаль!

Плотные портьеры раздвинулись, и, как в сказке, перед ним предстал слуга.

– Господин, вы меня звали? – Он склонился перед Ахмадом. – Что пожелаете?

– Где же Саддин? Я уже жду его достаточно долго. Мне необходимо с ним срочно поговорить.

– Сейчас выйдет к вам, господин. Еще немного терпения.

Ахмаду показалось или слуга действительно смеялся над ним? В его глазах визирь снова заметил веселые искорки.

– Хорошо, но скажи Саддину, что я не могу больше ждать его. У меня много важных дел.

– Будет сделано, господин, – промолвил слуга и, поклонившись, исчез за портьерами.

Не в состоянии более сидеть, Ахмад встал и начал ходить взад-вперед. Более от скуки, чем от любопытства, он брал в руки латунную и медную посуду и рассматривал каждую вещь в отдельности. Его внимание привлек один особенно красивый медный чайник, и тут неожиданно за спиной раздался насмешливый голос:

– Нравится, Ахмад аль-Жахркун?