Это удивительно хороший глиняный зайчик. Наивно вылепленный, его головка повернута чуть набок, ушки выразительно торчат, лапы оригинально не по-заячьи растопырены, форма и пропорции задних ног — ну просто безупречны! У зверька испуганный вид.

— Ах ты моя дорогая! Это ты сделала?

Очень гордо:

— Я.

— Где?

— В школе.

— Сама?

— Сама. Правда-правда.

— Кэмпбелл! Это просто замечательный зайчик! Я тобой горжусь. Ты такая талантливая!

Застенчиво:

— Я знаю.

У Шермана вдруг слезы подкатывают к горлу. Подумать только! В этом мире взяться вылепить зайчика… то есть во всей простоте душевной верить, что мир примет его с любовью, нежностью и восхищением! Его дочурка в свои шесть лет не сомневается, что мир — добрый, что мама и папа, ее папа! позаботились об этом и никогда не допустят, чтобы было иначе.

— Пойдем покажем маме, — предлагает он.

— Она уже видела.

— Ей, наверно, очень понравилось?

Застенчивым голоском:

— Да.

— Давай пойдем вместе ей покажем.

— Надо, чтобы Бонита его испекла, он тогда будет твердый.

— Но я хочу рассказать маме, как он мне понравился! — Шерман демонстративно восторженно подхватывает Кэмпбелл на руки и перебрасывает через плечо.

Девочка радостно смеется.

— Ой! Папа!

— Кэмпбелл, ты стала такая большая! Скоро уж я не смогу тебя таскать как мешок. Внимание. Всем пригнуться! Проходим в дверь.

Он несет ее, хохочущую и дрыгающую ногами, через мраморный холл в библиотеку. Джуди встревоженно подняла голову.

— Кэмпбелл, зачем ты заставляешь папу, чтобы он тебя носил? Ты уже большая девочка.

— Я его не заставляла, — с оттенком вызова.

— Мы просто играем, — говорит Шерман. — Ты видела ее зайчика? Правда замечательный?

— Да. Очень милый. — И снова отвернулась к телевизору.

— Я просто потрясен. По-моему, у нас очень талантливая дочурка.

Никакого ответа.

Шерман снимает Кэмпбелл с плеча, держит ее на обеих руках, как грудную, и так, вместе с нею, садится во второе кресло. Кэмпбелл принимается возиться у него на коленях, устраивается поудобнее, прижимается к груди. Шерман обнимает ее, и они вместе смотрят телевизор.

Передают новости. Голос диктора. Мелькают черные лица. Плакат: «Требуем немедленных мер!»

— Что они делают, папа?

— Похоже, что это демонстрация, моя хорошая.

Еще один плакат: «Правосудие Вейсса — белое правосудие».

Правосудие Вейсса?

— А что такое демонстрация?

Спрашивая, она отстранилась, повернулась к нему лицом, загородив экран. Он вытягивает шею, чтобы смотреть поверх ее головы.

— Что такое демонстрация?

Он отвечает рассеянно, одним глазом глядя на экран:

— Н-ну… это… иногда, если люди на что-то рассердятся, они пишут плакаты и ходят с ними.

Сбили и уехали!

— А на что они сердятся?

— Погоди минутку, миленькая.

— Нет, ты скажи, на что они сердятся, папа!

— Да на что угодно. — Шерман наклонился влево, так ему виден весь экран. Чтобы Кэмпбелл не упала, он крепко держит ее за пояс.

— Нет, ну на что?

— Подожди, сейчас посмотрим.

Кэмпбелл оглядывается на телевизор, но сразу же отворачивается снова. Там только разговаривает какой-то мужчина, черный, высокого роста, в черном пиджаке, в белой рубашке с полосатым галстуком. Рядом с ним худая негритянка в темном платье. Их окружают со всех сторон черные лица. Выглядывают ухмыляющиеся мальчишки и пялятся прямо в объектив.

— Когда такой юноша, как Генри Лэмб, — говорит мужчина, — отличник учебы, выдающийся юноша, когда этот юноша обращается в клинику с тяжелым сотрясением мозга и получает лечение по поводу перелома запястья… да… когда его мать сообщает полиции и районной прокуратуре, что? это была за машина… да… а они ничего не предпринимают, тянут…

— Папа, давай пойдем на кухню. Бонита испечет мне зайчика.

— Секунду.

— …говорят нашему народу: «Нам наплевать. Ваша молодежь, ваши отличники, ваше будущее для нас не имеют никакого значения»… да… Вот что они говорят нашему народу. Но нам не наплевать, и мы не намерены это терпеть, мы молчать не будем. Если власти не хотят действовать…

Кэмпбелл слезла с колен Шермана, ухватила его обеими руками за правое запястье и тянет.

— Ну папа же! Пошли.

Экран заполнило лицо худой черной женщины. По ее щекам текут слезы. Теперь на экране пышноволосый белый молодой человек с микрофоном у рта. Позади него целый океан черных лиц, и опять какие-то мальчишки лезут в объектив.

— …пока еще не найденный «мерседес-бенц» с регистрационным номером, начинающимся с букв RE, RF, RB или RP. И как говорит тут Преподобный Бэкон, бездействие властей несет для местных жителей смысловую нагрузку, но точно так же и эта демонстрация исполнена смысла, она красноречиво говорит властям: «Если вы не предпримете тщательного расследования, это сделаем мы сами». Роберт Корсо, прямой эфир из Бронкса, Первый телеканал.

— Папа! — Кэмпбелл тянет так сильно, что кресло начало наклоняться.

— RF? — Джуди повернулась и смотрит на Шермана. — И у нас номер начинается с RF.

Сказать ей! Прямо сейчас.

— Ну, папа же! Пошли! Я хочу печь зайчика.

Лицо Джуди не выражает тревоги. Она просто удивлена совпадением; так удивлена, что даже заговорила с ним.

Вот сейчас!

— Пошли! Ну пошли же!

Надо идти обжигать зайчика.