только, родная жена, а ничего другого не смогла придумать в защиту мужа, как заявить: «Ларри столько цветных отправляет за решетку, он просто не успевает подходить к каждому индивидуально. Надо же понять его положение». А он-то выложился на деле Герберта 92-Икс, провел его с блеском, смотрел грозному Герберту в глаза, отомстил за Нестора Кабрильо, отца пятерых детей, и что получил за все это? Он же должен теперь оправдываться перед этими сверхпередовыми интеллигентами в этой сверхпередовой забегаловке в центре этого чертова передового СоХо.

Он обводит глазами стол. Даже Мэри-Лу и та смотрит на него косо. Эта большая пустоголовая булка тоже передовая, не хуже прочих.

Ну, ничего, есть душа, которой понятно значение дела Герберта 92-Икс, понятно, с каким блеском Крамер его провел и как благодаря ему восторжествовала справедливость. И рядом с нею эта грудастая Мэри-Лу… не стоит ломаного гроша.

На миг он снова встречает взгляд Мэри-Лу, но свет в ее глазах уже погас.

Парижская Фондовая биржа открыта два часа в сутки, с часу до трех, то есть с 7 до 9 утра по нью- йоркскому времени. Поэтому в понедельник Шерман явился в операционный зал с ценными бумагами «Пирс-и-Пирса» к шести тридцати. Сейчас половина восьмого. Он сидит за своим столом, левым плечом прижимая к уху телефонную трубку, правую ногу поставив на переносную подставку чистильщика Феликса.

В зале уже стоит дружный лай молодых мужчин, взявших денежный след, ибо в наши дни рынок ценных бумаг — явление международное. За столом через проход юный король пампасов Аргуэльо, держа трубку у правого уха, а левое закрыв ладонью, разговаривает, надо полагать, с Токио. Когда Шерман прибыл сегодня на работу, он уже находился в зале добрых двенадцать часов, он сейчас занимается крупной операцией по продаже облигаций Федерального Казначейства японскому Почтовому ведомству. Каким образом такая замечательная сделка попала в руки этому молокососу, Шерман не представляет себе, но — факт. Токийская биржа открыта, по нью-йоркскому времени, с 19–30 до 4 часов утра. Аргуэльо сидит в подтяжках довольно вызывающего вида, на них изображен герой газетных комиксов Твити-Пай, но ничего дурного в этом нет. Парень работает, и значит, все о'кей!

Чистильщик Феликс склонился над правым полуботинком Шермана, созданием фирмы «Нью и Лингвуд», и наводит блеск, работая бархоткой. Шерману нравится, как согнутая и приподнятая нога отдыхает на подставке, а нагрузка приходится на двуглавую мышцу бедра; ощущение атлета. И нравится, как Феликс навис над его ботинком, обнял его всем телом, всей душой. В двадцати дюймах от своих глаз он видит его макушку с коричневой правильно круглой плешью, непонятно откуда взявшейся, потому что волосы вокруг курчавятся густо-густо. Эта круглая плешь Шерману тоже нравится. Вообще Феликс — парень надежный, с юмором, уже немолодой, сообразительный и обидчивый.

На полу рядом с подставкой у Феликса лежит номер «Сити лайт», раскрытый на второй странице и сложенный пополам. Он работает бархоткой и одновременно читает. На второй странице в «Сити лайт» печатаются зарубежные новости. Вверху крупный заголовок: МЛАДЕНЕЦ УПАЛ С ДВУХСОТФУТОВОЙ ВЫСОТЫ И ОСТАЛСЯ ЖИВ. И названо место происшествия — Элайохори, Греция. Но Шерман спокоен. Он больше не боится городских газет. Прошло уже пять суток, и ни в одной газете не было ни слова о несчастном случае в Бронксе при въезде на скоростное шоссе. Правильно сказала Мария: им навязали схватку в джунглях, они сражались и победили, а джунгли молчат о своих потерях. Сегодня утром Шерман купил в киоске на углу Лексингтон авеню только «Таймс». И по дороге в такси, вместо того чтобы сразу перелистать до раздела «Столичные новости», читал про Советы, и про Шри-Ланку, и про разногласия по вопросу о федеральных резервах.

Теперь, после недели страха, он может наконец сосредоточиться на ядовито-зеленых цифрах, бегущих по черному экрану. Сосредоточиться на деле… на «Жискаре»…

Бернар Леви, француз из Трейдерского треста, с которым он ведет переговоры, сейчас окончательно уточняет все вопросы насчет «Жискара», прежде чем трест выложит 300 миллионов долларов и сделка будет заключена и зарегистрирована… и крошки… вспомнилось, с каким презрением произносила это слово Джуди, вспомнилось и тут же снова забылось… крошки… Ну и что с того? Крошки-то золотые… Шерман сосредоточился на том, что говорит голос Леви в Париже, отраженный спутником связи.

— …так что вот, Шерман, в чем сложность. Опубликованные правительством цифры долга всех тут взбудоражили. Франк падает и будет падать дальше, и одновременно, как вы знаете, падает цена на золото, хотя тут причины совершенно другие. Вопрос в том, до каких пределов, и…

Пусть себе говорит. Людям свойственно суетиться, когда требуется выложить сумму в 300 миллионов долларов. Последние полтора месяца Шерман разговаривает с Бернаром — они уже зовут друг друга по имени — практически каждый день. А он даже не помнит его лица. Мой французский бублик, говорит себе Шерман и сразу спохватывается, что это шутка Роли Торпа, Роли Торпа с его цинизмом, сарказмом, пессимизмом, нигилизмом, или, попросту говоря, слабостью, и отмахивается от бублика, как отмахнулся от крошек. Сегодня Шерман опять на стороне силы и Судьбы. Он уже почти открыт мыслям о… Властителях Вселенной… Со всех сторон раздается дружный лай молодых титанов…

— У меня шестнадцать, семнадцать. А чего он хочет?

— Предлагает двадцать пять десятилетних!

— Я выхожу!

…и он снова звучит для Шермана музыкой. Феликс надраивает ему бархоткой ботинок. Приятно это ритмичное надавливание на стопу. В сущности, это своего рода легкий массаж, массаж твоего «я»: крепкий чернокожий мужчина с круглой плешью на макушке трудится у твоих ног и понятия не имеет, что ты можешь привести в движение далекую страну, даже целый континент, стоит только забросить туда через спутник каких-то несколько слов.

— Франк — это не проблема, — говорит Шерман Бернару. — Можно хеджировать до будущего января, или до срока облигаций, или и до того и до другого.

Феликс постукивает по подошве его правого ботинка. Шерман снял ногу с подставки, и Феликс сразу передвинул свое орудие к стулу с левой стороны. Шерман приподнимает мускулистую левую ногу и упирает в металлическое стремя. Феликс переворачивает газету, снова складывает ее пополам, кладет на пол рядом с подставкой и принимается за левый полуботинок фирмы «Нью и Лингвуд».

— Да, но за хеджирование надо платить, — отзывается Бернар, — а мы все время говорили, что сделка совершается при самых благоприятных обстоятельствах, и поэтому…

Шерман пытается представить себе собеседника, этого Бернара, как он там сидит в конторе наверху модернового здания, какие любят строить французы, а в окно видны мириады крохотных автомобилей, которые роятся на улице, далеко внизу… внизу… Взгляд Шермана упал на газету, лежащую внизу на полу.

Волоски на его руках встали дыбом. На верхней половине третьей страницы в «Сити лайт» заголовок:

Над заголовком, на черном белыми буквами, помельче: «Между тем жертва лежит при смерти». И под заголовком, тоже на черном: «Только для „Сити лайт“». И еще ниже подпись: Питер Фэллоу. Дальше идет колонка с текстом, и в нее заверстан портрет, голова и плечи улыбающегося черного паренька, пристойно одетого в темный пиджак, белую рубашку, полосатый галстук. С улыбкой на худом юном лице…

— По-моему, единственно разумный шаг — выяснить, до какой отметки он будет падать, — говорит Бернар.

— Да ну, на мой взгляд, ты преувеличиваешь… Э-э-э… преувеличиваешь… — То самое лицо!.. То