Так, 22 марта 1922 года В. Молотов представляет Ленину справку следующего содержания: «Вопрос о разграничении функций между партийными и советскими органами …выдвинут был одновременно 10 марта независимо друг от друга в записке т. Троцкого и в письменном предложении тт. Каменева и Сталина, присланном из загородного санатория». Но оба документа были не идентичны. В предложении Сталина и Каменева речь шла о необходимости закрепления партийных работников за целыми отраслями советской и профессиональной работы и воздержания от мелкой административной опеки. Троцкий ставил проблемы гораздо серьезней. Без освобождения партии от функций непосредственного управления, считал он, нельзя очистить ее от бюрократизма, а хозяйство – от распущенности. «Такая политика, – негодовал Троцкий, когда на заседаниях губкома мимоходом решаются вопросы о посевной кампании губернии, о сдаче или несдаче в аренду, является пагубной. Но она нисколько не становится лучше в уездном комитете или центральном. Такой метод есть пропаганда действием против серьезной специализации, против ответственности, против изучения вопроса на деле, против уважения к специальным познаниям, против серьезной, преемственной, правильно организованной работы». Но и Троцкий оставлял за партией право «твердо устанавливать, что можно и чего нельзя».

Молотову ближе был, конечно, сталинский вариант, который давал большую возможность утвердить все прерогативы власти за партией коммунистов. Неслучайно, что через год он, выступая на секции ХII съезда РКП, открыто призвал отказаться от политики разграничения функций как изжившей себя и усилить партийное вмешательство во все области экономики и политики. Но чтобы не было никаких иллюзий, необходимо знать, что на деле этого разграничения никогда и не происходило. Имеется целый ряд партийных циркуляров самого разного уровня, призванных контролировать работу советских и хозяйственных учреждений через коммунистов. Партийные фракции и были институтом, жестко осуществлявшим диктатуру партии. Партия бесцеремонно распоряжалась государственным бюджетом как собственным. Достаточно сказать, что ленинский набор (а он был в действительности именно «набором» послушных и преданных), в организации которого активное участие принял и В. Молотов, финансировался из средств резервного фонда СНК.

Нет, нет – кадры молотовского типа позарез нужны были Системе и ее «отцу-основателю». Не рассуждать, а работать на грядущее светлое будущее. Мог ли подозревать Ленин, что любимая им поговорка «Благими намерениями вымощена дорога в ад» будет обращена иронией истории против него самого.

Кстати, не мы только задним умом крепки. Суть кадровой политики своего лидера понимали и некоторые его соратники. Так, в конце 20-го года В. Осинский подготовил тезисы по поводу очередных задач партии. В них имелось рассуждение о личных свойствах вождей, играющих крупную роль в деле ускорения или замедления режима «пролетарского единодержавия». Отдавая должное личности Ленина, В. Осинский замечал о характерной для вождя большевиков тенденции окружать себя «политически надежными и послушными» людьми, что приводит к ситуации, когда эта «надежность» противоречит порядочности. Еще более определенно по данному вопросу высказался Ю. Лутовинов, направивший 30 мая 1921 года на имя Ленина письмо из Берлина. До этого у него была с Лениным достаточно резкая полемика, в которой Лутовинова бесцеремонно поставили на место. «…У меня сделалось впечатление такое, – пишет Ю. Лутовинов, – что Вас можно только слушать и не возражать, а не то попадешь в опалу и прослывешь сумасшедшим, клеветником и сплетником». Ленина особо возмутило замечание Лутовинова, что дело не только в лицах, окружавших Ленина, сколько в начинающей складываться системе партийного протекционизма. «…Одно дело сердиться, – продолжает Лутовинов, – а другое опровергнуть неопровержимое. Из всего Вашего ругательного письма, при самом внимательном чтении, я не нашел ни одной фразы, которая бы косвенно опровергала нашу неприглядную действительность… нужно доказать, что протекционистская система не существует… Кто такой Каменев, которого ЦК из кожи лез, вытягивая в председатели Московского Совета? Это типичнейший ленивый и никуда не пригодный бюрократ, влияние которого равняется нулю, а пролетарская масса без скрежета зубовного не может слышать его имени. Почему же он вновь очутился на посту председателя и членом ЦК, за какие такие заслуги? Потому что Каменев имеет гибкий позвоночник, никогда не имеет своего мнения и послушный батрак во всех отношениях, особенно при голосовании. Посмотрите повнимательнее, да подальше, выйдя из замкнутого круга бюрократов. Вы просто мало верите в творческие силы пролетариата»… На письме – налет субъективности, но о «гибких позвоночниках» сказано верно. Твердые хребты Система ломала беспощадно, ей нужны были служки и исполнители.

Читая текст бесед, видишь, что В. Молотов не очень лестно отзывается о Г. Чичерине и Л. Красине. Ленин, отмечает он, ценил их как специалистов, но в ЦК не пускал, ибо не стояли те на крепких большевистских позициях. Ну что же – еще один характерный штрих в общую картину.

Когда в январе 1922 года Чичерин предложил Ленину за солидную компенсацию от США пойти на маленькое изменение Конституции, согласившись на представительство в Советах владельцев частной собственности, то Ленин, в раздражении написав «сумасшествие!!!», порекомендовал отправить Чичерина на лечение. «Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий». Случай с Чичериным особо показателен для менталитета Ленина и его окружения. Большевик, настоящий марксист, в его понимании, не может быть нормальным человеком, коль у него зародилась мысль о возможности предоставления каких-то политических прав эксплуататорам. Такой человек подлежит лечению и изоляции.

Ну а как мог Ленин относиться к Л. Красину, получив от него в марте 1922 г. письмо, в котором тот резко критиковал некомпетентное вмешательство Политбюро ЦК РКП в дела внешней торговли. «Что же это за несчастная страсть калечить, «переорганизовывать» всякое учреждение… Вместо того чтобы совершенствовать наши, конечно еще плохие, аппараты упорным, постепенным накоплением опыта, осторожными, обдуманными мерами, мы перетряхиваем все по три раза в год до основания и еще удивляемся, что дело идет плохо», – сетовал Красин. Такое недоверие к авторитету высшей партийной инстанции вряд ли могло прийтись по душе вождю.

Одним из важнейших элементов формирования тоталитарной Системы явилось укрепление и сращивание с партийным аппаратом репрессивных органов. Сегодня, наблюдая за прениями в Верховном Совете СССР, диву даешься попыткам некоторых парламентариев, которые, будучи профессиональными историками, пытаются на печальном опыте отечественной истории доказать, что разгул репрессий был связан с «департизацией» органов внутренних дел. Мол, стоило только на каком-то этапе НКВД обособиться от влияния партийных организаций, начался шабаш беззакония, полилась кровь. С такими суждениями трудно согласиться. Факты доказывают, что с момента своего создания органы ВЧК–ГПУ выполняли роль карательного отдела ЦК партии. В. Молотов не случайно дает положительную характеристику Ф. Дзержинскому как «хорошему большевику». Утверждение большевизма на троне новой «красной империи» во многом связано с его деятельностью. Множеством видимых и невидимых нитей его ведомство было соединено со своим партийным «штабом». Кому же, как не Молотову, знать об этом правду.

Уже в июне 1921 года Дзержинский посылает в адрес губкомов директиву об усилении войск ВЧК коммунистами. В декабре 1922 года, в связи с 3-й годовщиной ВЧК, он же предлагает всем местным организациям обсудить вопрос об усилении связи между органами ГПУ и партии. На деле эта связь проявилась в том, что у члена ЦК А. Шляпникова делают обыск агенты ВЧК. Все более усиливается канал взаимодействия «партия – ГПУ». В середине 1923 года на заседании Оргбюро ЦК Дзержинский предлагает обязать членов партии, знающих о группировках, сообщать об этом сначала в ГПУ, а затем в ЦК и ЦКК. Это в реальности привело к тому, что к концу этого же года ряд оппозиционеров писали письма из внутренней тюрьмы ГПУ.