скажите: припасов дадите?

— Богдан, куда лезешь с немытым рылом? Кто просил?! — оборвал его Кольцо, скрежетнув зубами. Но тот уже довольный, что сказал свое слово, вновь отступил назад и стоял там, хитро сощурясь.

Строгановы, услышав о походе казаков в Сибирь, растерянно глянули один на другого, и Семен Аникитич со вздохом ответил:

— Такое дело в один день не решают. Зима не за горами, а припасов у нас самих крохи, едва до лета дотянем.

— Купите! В Москве, Казани! Голодом не останетесь! — закричали возбужденно казаки.

— Чего тянуть? Решим по-доброму и по рукам, — протянул Строгановым узкую руку Иван Кольцо. — Лишку не попросим. Зачем нам лишку на горбе своем же тащить? А коль на зиму у вас останемся, то все одно то же самое и проедим. Не так разве?

— Так оно, — что-то прикидывал в уме Семен Аникитич, — но до зимы дожить надо, а вам ведь сейчас подавай. Вынь да положь.

— Чужого не просим, а от своего не отступим, — поигрывая плеткой, подступил к ним Никита Пан. — Так говорю, казаки?

— Знамо дело, так…

— Добром не дадут — силой возьмем, — послышался из середины толпы чей-то визгливый голос.

— Силой отымите? — поискал глазами кричавшего Семен Аникитич. — У царевых слуг именитых, господ Строгановых, силой взять хотите?! — повысил он голос, думая устрашить казаков.

— А нам чего? — хохотнул сзади Савва Волдырь. — Мы не только царевых слуг шарпали, но и послов царя-батюшки с коней ссаживали. Не впервой…

Строгановы затравленно смотрели вокруг себя, но ни в ком не встретили жалости или поддержки. Лишь Ермак стоял, глядя в сторону, и не сказал пока ни единого слова. К нему-то и решил обратиться Максим Яковлевич, надеясь на помощь.

— Атаман тоже так считает? — спросил негромко, но Ермак хорошо расслышал вопрос и поднял глаза, щелкнул языком.

— Н-н-да! Куда не поверни, а всюду клин… Не резон вам с казаками спорить. Лучше добром решить. Народишка у нас лихой, на слово дерзок. Посшибают замки с амбаров, нахватают чего попало, а там пиши к царю, жалуйся. Мы уж далеко будем. Добром решать надо… Так вам скажу.

Строгановы, потеряв последнюю надежду в заступничестве атамана, вновь переглянулись, и Максим Яковлевич, махнув рукой, выкрикнул:

— Дам вам из своих запасов что требуете. А дядя Семен пусть сам решает.

— О, то добро, — откликнулись казаки. Семен Аникитич недобро сверкнул глазами на племянника, кивнул:

— Да и мне, видать, придется дать чего просите. Пущай атаманы в воеводскую избу придут, договоримся.

Кто-то из казаков кинул вверх шапку, кто-то выхватил саблю из ножен. И людская масса пришла в движение, забурлила, заколобродила, радуясь предстоящему выступлению.

— Отметить бы добрый почин надо, — тронул Максима Строганова за плечо прилипчивый как банный лист Савва Волдырь.

— Успеется! — холодно глянул на него Ермак. — Не до того сейчас. Лучше сходи на берег, проверь струги, выбери, какие сгодятся. Ты, Никита, — обратился к другому есаулу, — с господами Строгановыми прогуляйся, подсчитайте, сколь чего брать с собой. Матвей, тебе все пищали учесть и пушки, что на стругах с собой привезли. Ильин — оснастку на стругах: весла, паруса, веревки, бочонки под воду, — быстро и повелительно отдавал приказания атаман. — Вот еще что, — уже на ступенях догнал он Строгановых, — нам бы с собой батюшку взять. На большое дело идем. Некому будет и отходную прочесть.

— Ну, за этим дело не встанет, — чуть приостановился Семен Аникитич, — отправлю с вами отца Зосиму, коль он сам согласится.

— Да он же старик уже, — удивился Максим. — Помрет в дороге еще.

— А где я тебе молодого сыщу? Все они батюшки почтенные. Какие есть, других не имеем.

Ермак понял, что от Семена ничего не добиться, и повернулся, пошел обратно к есаулам.

Сборы в поход заняли чуть больше недели. Проконопатили и просмолили струги, заштопали паруса, вытесали новые весла, взяв на каждый струг по два запасных гребных весла. Возбужденные казаки сновали по городку, задирая местных караульных, перемигиваясь с девками. Подходили к Ермаку и местные служивые люди, просились взять с собой. Среди них было несколько иноземцев из литовцев и поляков, что неизвестно каким путем попали в строгановские вотчины. Атаман всех отправлял к есаулам, предоставляя тем самим решать, кого набирать в свои сотни.

Отец Зосима оказался на удивление подвижным старичком с длинной прямой бородой, которую он на ходу постоянно поддерживал рукой, а то и подтыкал под ворот священнической рясы. Он сам разыскал Ермака и, благословив его, первым делом осведомился:

— Какие образа и хоругви брать в поход думаешь, атаман?

— То вам, батюшка, лучше знать. Воинских покровителей и берите. Не на блины идем. Поди, и сражений не избежать.

— И я так думаю. Тогда надобно взять непременно Архистратига Михаила, как главного покровителя воинства небесного, Спаса Нерукотворного, с которым князья русские в сражения с басурманами издавна ходили, и Димитрия Солунского, что русскому оружию заступник. Правда, всех этих образов у меня нет, но я съезжу в соседний монастырь, испрошу у настоятеля. Когда выступать станем?

— Как соберемся… — Ермак с интересом разглядывал сноровистого батюшку, вглядывался в его живые и умные глаза, думая, скольким казакам придется ему закрыть глаза после боя.

— Так не годится, — неожиданно возразил тот, — надо день наметить приметный, чтоб и воинам веры придал, и покровительство небесных заступников за нами было. — Он зашелестел тонкими губами, видно, вспоминая что-то. — К Успению не успеть собраться? Нет, верно, — тут же ответил сам себе, — да и негоже в праздник такой работой заниматься. Сретение иконы Владимирской? Тоже не поспеть? Усекновение главы Иоанна Предтечи Крестителя Господнего? Думаю, что не годится. А вот там день будет Семиона Столпника преподобного, что во имя веры множество подвигов совершил…

— Ратных подвигов? — поинтересовался Ермак.

— Нет. То подвиги другого рода были. Плоть он свою истязал. Но думаю, что день благой для начала похода. И вам ведь подвиг во имя веры совершить придется…

— Хорошо, — согласился Ермак, — к этому самому дню будем готовы.

— Тогда с Богом, — перекрестил его отец Зосима и скорым шагом отправился заниматься своими делами.

И хоть ко дню Семиона Столпника не все было готово, но Ермак настоял на отплытии в обговоренный с отцом Зосимой срок. И отслужив молебен, холодно простившись со Строгановыми, они оттолкнули струги от каменистого берега Чусовой.

Стояло погожее предосеннее утро, когда мать-земля, отдав все силы живому, исчерпав себя, готовится к длительному зимнему отдыху. Сохнут некогда могучие зеленые травы, обессиленно опадают листья, и деревья, стыдясь неожиданной наготы, вздрагивают от порывов дерзкого ветра, качают ветвями, пытаясь отогнать наглеца, а тот кружит вокруг, норовит повалить на землю и жутко завывает: 'Мое-е-е…' А трудяги-паучки, стараясь помочь деревьям, торопливо ткут тонкое кружево, покрывая заголенные стволы, пеленая ветки. И наброшенные на ветки ажурные паутинки так напоминают о непорочном наряде невесты, что даже самый суровый, угрюмый мужик, ткнувшийся в нее лицом, ласково улыбнется, поглядит на причудливые кружева и лишь потом сбросит ее с себя, погладит белую с прожилками кору березки, войдет в прозрачный умолкнувший лес, да и то поспешит выбраться из него, чтоб не тревожить лишний раз засыпающие дерева.

Чем ближе подходили к отрогам гор, тем труднее становилось грести, но хуже всего пришлось, когда посланные вперед разведчики из местных служивых людей сообщили, что дальше хода нет и суда придется перетаскивать на руках. Но казакам то было не впервой, и поплевав на ладони, они дружно взялись за постромки, предварительно разгрузив струги, впрягаясь по два десятка в каждый, и пыхтя тащили их в гору