Он отвернулся, не желая вспоминать – в ее волосах всё также путаются солнечные зайчики, ребенком он любил ловить их в циферблат отцовских часов. Теперь Ричард хотел только одного: видеть, чем ее сделала Каталина. Какой она позволила себе стать. Малышка-фея растворилась, унесенная смрадным ветром, и лучшее, что могло от нее уцелеть, это пепел тех старых фотографий, что он сжег несколько дней назад. Это было лучшим и в нем самом.

Он не знал, кто она такая. Его не было здесь, когда она росла. Та новая Элли, встретившая его спустя десять лет, прячется в скорлупе хрупкого женского тела, она напоминает зверька, которого хочется гладить и сжимать с такой силой, чтобы он начал кричать и вырываться. Ричард попался, как и любой другой. После стольких лет разлуки она просто сожрала его, выела своими чудесными зелеными глазами...

Он содрогнулся, и она заметила это.

– Не переживай. Близкие должны держаться друг друга. Держаться очень крепко. Поужинаешь со мной?

– До вечера далеко.

– Ты куда-то торопишься?

Он неопределенно покачал головой.

– Вот и отлично! – движение, и она опять на ногах. – Не опаздывай.

Элинор нагнулась, чтобы погладить его, но он дернулся, не в силах скрыть отвращение. Она сощурилась...

Ричард всхлипнул, отгоняя видение.

По крайней мере, одна из них мертва. Каталины больше нет, и как бы всё не случилось – с помощью Элинор или без, он видел в этом хороший знак. Одной стало меньше, а это дает остальным шанс уцелеть.

Он в который раз не дождался солнца. Глаза щипало, словно вместо слез в них был яд. Он вспомнил, что должен навестить Викторию, со вчерашнего вечера запертую в своей спальне. Викки до смерти боится ветра и одиночества, но Элинор забавляет ее страх. Почуяв его, она не может остановиться, загоняет сестру под самую крышу и терзает, не упуская ни единой слабинки.

Ричард поднялся. Замок хмуро взирал на него темными окнами. За ними уже не было ни Гордона, ни Марго, зато оставалась Элинор. Как же она бывает терпелива, когда знает, к чему идет.

– Доброе утро, сэр, – сияющий Эшби встретил его у порога, и Ричард в очередной раз подивился, что старик всё еще здесь. Несомненно, тот видит достаточно, чтобы сбежать за тридевять земель. Но нет. Что ж, тогда и он здесь по праву: слабость к порокам других – тоже порок.

– Завтрак будет подан через пятнадцать минут, сэр, так распорядилась леди Элинор.

– Передайте леди Элинор, что я не приду.

Загнав поглубже слабость, Ричард взбежал по винтовой лестнице на четвертый этаж и пробрался к дверям Виктории. Ключ хранился у Элинор, но ему удалось тайно заказать дубликаты всех ключей в доме, что, несомненно, обрадует несчастную Викки. Замок мягко щелкнул, и Ричард быстро проскользнул внутрь.

В комнате оказалось светло, как днем, несмотря на опущенные гардины – все лампы были включены. На полу валялись опрокинутые стулья и женские безделушки, искрами рассеянные по ковру. На разворошенной кровати спала Виктория. Он робко приблизился к ее изголовью, мучительно вглядываясь в осунувшееся лицо, ставшее почти бесцветным на фоне синего шелка. На тонкой шее темнело несколько кровоподтеков. На мгновение Ричарду померещились следы зубов, а не ногтей – и страх опять перерос в ненависть. Окажись сейчас Элинор рядом, у него хватило бы сил придушить ее. «А потом открыл бы окно, и обоих в ров». Викки слабо дернулась во сне.

Он встал на колени, заглядывая под ее темные веки.

...Это их жизнь. Скоротечная линия, разбивающаяся о старые стены. Только они трое знают, что это значит. Калеки, бездумно плывущие по воле прихотей – в конце концов они остались ни с чем, но и это не принесло им свободы. Ему нечего вспомнить, хотя он с ранних лет проскользнул через узкую лазейку в мир взрослых. Тридцать два прожитых года принадлежали кому-то еще, кого он лишь мельком видел в гладкой поверхности антикварной мебели. Он что-то судорожно лепил внутри себя, чтобы было на что опереться, но все растекалось, словно поднесенный к огню воск, – когда она подходила слишком близко. Он даже не мог спасти Викторию.

Но он знал, кого винить. Каталина Рейнфилд, леди Чесбери, на глазах которой родилось и умерло четыре поколения их рода, неизменный атрибут геральдической схемы – она верховодила в старом замке и в жизнях тех, кого занесло в его стены. Теперь она мертва, но ее тень