включая искреннее желание помочь.

Злиться из-за этого уже вошло у Райна в привычку.

Налюбовавшись на ее кататоническое лицо, он сел на ковер и принялся ворошить лежащие на низком столике карты. Шорох разбежался, ударился о колени Тэа, от чего та вздрогнула и растерянно заглянула Алексу в глаза. Он стер ладонью с края чашки кофейную гущу и слизнул, тщательно прислушиваясь к жгучему имбирному привкусу. Горечь щекотнула язык, он обожал этот вкус. Губы Тэа дрогнули, она угадала его ощущения.

– Ты, конечно, права насчет предвидения, я пробовал «кое-что», когда искал тебя. Только я понятия не имею, что именно.

– Не очень-то полезно для здоровья выезжать исключительно на интуитивных способностях, – укоризненно откликнулся Рональд.

– Учту. На будущее.

– Так и быть, одолжу тебе пособие для новичков.

*                      *                      *

9 марта

Весь следующий день Алекс провел в номере Тэа, восполняя теоретические пробелы в образовании. Поисковые команды Охотников то прибывали, то исчезали в городе. Райну никто не мешал, поскольку сама Тэа в отдыхе не нуждалась. Он тщетно старался заманить ее поболтать – но сперва она сопровождала ищущего зацепки Байронса, потом совещалась с Охотниками у Рональда. Алекс видел ее лишь мельком. Встречая его взгляд, она сразу отводила глаза.

Накануне Тэйси облагодетельствовал его дюжиной красивых книг, похожих на те, что хранились в тайном архиве Чесбери. Плотные, почти негнущиеся страницы россыпью украшали разноцветные камешки, вкрапленные между слов и рисунков, – чаще всего алмазы. При должных способностях кристаллы открывали куда больше тайн, чем было под силу глазам. Ветхое слово «магия», обозначавшее для магов и не-магов разные миры, по-прежнему было в ходу. Предложенные на замену термины не прижились: одни из-за излишней заковыристости, другие – потому что ветхое слово всегда первым бросалось на язык.

Несколько месяцев Алекс вслепую погружался в библиотеку Астоуна, но в ее подчас безнадежно устаревших сокровищах не хватало главного – последовательности. Райн заполнял пробелы догадками и экспериментами (Тэйси долго стенал о его дремучей неосторожности, и добавлял еще кое-что – о прытких балбесах). В подобранных стариком книгах мир был очерчен грубыми, но четкими линиями. Основные научные направления, опасные зоны, в которых инструментальные способности магов сбоили даже в лучшие времена, структура их маленького сообщества – почти общинная, скрепленная неестественной для людей лояльностью. И в их раю иногда заводились темные овечки, но даже те чаще всего знали, с какой скалы надо сброситься, чтобы не подвести под монастырь всех, – случись им зайти слишком далеко.

Всё вставало на свои места. Магия была наукой, в которой исследовательские приборы заменяли тело и «спектр» мага. Физика и химия, в нагрузку несколько новых элементов и сил. Многое из того, о чём Алекс прочел впервые, казалось ему знакомым. Словно он в мельчайших подробностях изучал процесс завязывания шнурков. Заодно он убедился, что главное мотто последних месяцев «Хорошо живет тот, кто хорошо прячется» – не его персональное озарение, а слепой инстинкт, присущий магам. Те, у кого он отсутствовал, стремительно теряли способность свободно перемещаться – или переставали перемещаться вовсе.

Дар обрек их на подполье. Из века в век количество магов росло, но в их обыденной жизни ничего не менялось. Несколько миллиардов против двухсот тысяч – слишком вероятный расклад, избежать которого было главной задачей на ближайшие двести-триста лет. Или хотя бы до того момента, пока нынешняя цивилизация не приготовится слететь в тартарары. Толком не пробудившиеся маги слабее первой категории и шарлатаны удачно утрамбовывали проколы в фольклор. Со дна не смели подняться не только «праведники», но и нарушители – благо, к особым талантам интеллект чаще всего прилагался, что говорило в пользу эволюционной теории. К тому же магов-«неправедников» всегда было мало и их ловили сообща. Чем больше можешь и осознаешь, тем больше обязательств. Тем больше последствий, возвращающихся к тому, кто толкнул камень. Не в этот раз, так позже. Отсутствие дальнозоркости убивало их вернее, чем смог бы целенаправленный геноцид. Даже естественный вопрос, что порождало эту добродетельность, – самосохранение или моральные устремления, – не вызывал священных войн. Это были две стороны одной медали. Уважали любые причины, пока соблюдались правила.

Сию новость Алекс переваривал особенно долго. Он бы не взялся утверждать, что стал добрее или терпимее с тех пор, как с ним начали разговаривать трехкаратные бриллианты. Поведение Каталины и Элинор добавляло вопросительных знаков. Заверения Тэйси, что подобная концентрация безоглядной злонамеренности – редкое явление, и, скорее всего, следствие странного воздействия Астоуна, не слишком утешали. Особенно в свете того, что Алекс стал его новым хозяином. Хотя, может, в этом таилась разгадка.

Когда он спросил старика, почему маги не берутся за человечество, не дожидаясь, пока