Бегите, бешеные лошади, берегите ноги.

Грозовые тени мечутся мокрыми гривами. Алекс сидит один.

Теплое кресло и свет от камина. Витражное окно, порскающее разноцветными всполохами. Молнии падают в комнату решеткой из красных бликов. И океан: вздыбив соленую шерсть, гудит, не в силах нестись по небу. Ветер и дождь – там, наверху, а он один, тяжелый и скованный земным притяжением. Алекс тонет в забытьи. Ему холодно – так холодно, что хочется сунуть руки в камин. Ледяное тело камнем идет ко дну.

Скоро он уедет из Астоуна. Он хочет вернуться под знакомое солнце. Хочет увидеть Джулию, бегущую к нему по нагретым плитам в парке. Ее желтое платье пульсирует и светится, как огонь. Она кажется ему еще меньше и тоньше, чем раньше; он пытается поймать ее за руку, но призрак рассыпается... Замок отечески треплет его сквозняками и шепчет о своем. Старая женщина с зелеными глазами скользит по его коридорам светлой тенью, но Алекс не видит ее. Не в силах уйти, не в силах остаться.

*                      *                      *

1960 год.

Шло двадцать первое лето ее жизни.

Никто не радовался и не грустил в Астоуне по-настоящему. Люди двигались, словно фигурки на часах в библиотеке тетушки Каталины – строго по расписанию, под изящный перестук фарфоровых ножек. Вечером в десять, с последним ударом всё тех же часов, каждая дверь в доме захлопывалась, пряча слуг и хозяев по каменным шкатулкам. Они думали, что теперь в безопасности. Но Элейн не была настолько наивна.

Замок был изъеден тайными ходами, как червивое яблоко, и это единственное, что ей было по душе в старом доме. Она сбилась со счета, сколько ночей провела вне его стен, в беседке в глубине парка: под видимой частью скрывалась комнатушка, в которой можно было перетерпеть и ливень, и зимнюю непогоду. Никто не знал об ее убежище, даже сама Каталина. Возле беседки зарастало ряской озеро, чуть в стороне, оставив немного света кустарникам, громоздились дубы. Когда-то давно вдоль берега высаживали розы, и покосившиеся шпалеры до сих пор торчали в разные стороны. Придирчивое око тетушки игнорировало запустение, словно этот уголок парка скрывала непроницаемая шляпа. Но если в мире Элейн и могло быть счастливое место, оно было здесь – тут даже замок милостиво не обращал на нее внимания.

Однако чем старше она становилась, тем тяжелее делался взгляд Каталины. Тем длиннее казались лестницы в Астоуне и медленнее двигались слуги.

С пятнадцати лет она начала сбегать в город – подкармливать бродячих собак и их хозяев. Даже без лишних предупреждений те прилежно хранили ее благородство в тайне. Но Элейн знала, что однажды ее поймают и, скорее всего, запрут в башне до скончания веков. Тогда она наверняка выбросится из окна, разобьется о камни (если выберет правильное окно) и превратится в русалку. И наконец-то уплывет на край света, подальше от Астоуна.

А пока ей приходилось довольствоваться короткими вылазками, чувствуя, как каждый раз за спиной разматывается шелковый поводок.

...Месяц назад в общественном парке Элейн натолкнулась на человека в смешной кепке – он дремал на скамье, подложив под голову чемодан. Кепка чудом держалась на встопорщенной шевелюре. Он был скромно одет, и поначалу Элейн приняла его за бродягу. Тот долго распалялся, доказывая обратное, однако от бутербродов и горячего кофе отказываться не стал. С тех пор в ее беседке появился новый жилец. О чём думала Элейн, приглашая заезжего студента на постой, она сама не знала. По-крайней мере, на первых порах.

Джеральд был из другого мира. Его приходилось постоянно одергивать, чтобы говорил потише и не размахивал руками, рассказывая о том, что творится за пределами Астоуна. Они боялись появляться в городе, а потому часами гуляли по парку на границе владений леди Каталины. В тот месяц они почти убедили себя, что смогут вечно прятаться в секретной клетушке под землей.

...Иногда Джеральда пугало происходящее. Череда случайностей, завлекшая его в чужую страну, потом в маленький город, в парк, облюбованный воронами, на скамейку в конце дубовой аллеи, на что-то намекала, вложив в его руку эту белую девичью ладонь. Но хоть убей, он мог думать лишь об одной причине. Каждую ночь, что они проводили вместе, целомудренно разделив спальные мешки импровизированным столиком, он твердил себе, что ничего этого не должно быть. Два астероида, пролетевшие полгалактики и столкнувшиеся над их головами, казались более вероятным событием, чем два спальных мешка на расстоянии вытянутой руки, из которых они смотрели друг на друга, словно испуганные котята. Она просила его рассказать что-нибудь, и он трещал без умолка, пока она не засыпала, продолжая улыбаться. Днем говорила Элейн – стращала его байками о семействе Чесбери и Астоуне. А порой они оба умолкали и брели по подлеску, взявшись за руки, будто два призрака.

...В тот день тропинка вывела их к шоссе. Это был единственный проторенный путь из замка в город, поэтому они остановились, раздумывая, не пора ли повернуть обратно. Дорога была пуста; на их счастье, в это время здесь мало кто ездил. Солнце пронизывало неподвижную листву до самой земли. Воздух был прозрачным и теплым, они стояли, словно зачарованные. Потом что-то кольнуло Элейн. Смутное предчувствие – кто-то шепнул в самое сердце: «Беги». Невдалеке послышался шум, и она испуганно потянула Джеральда прочь.

Они спрятались за деревьями, чтобы не попасться на глаза водителю. Белый «форд», искря боками, плавно выкатился из-за поворота. «Александр Гор, – шепнула Элейн, – возвращается от тети Каталины».

Кто-то приближался с другой стороны.