— Погоди валить, дай я с ним переведаюсь! — Это Мик пришел.

— Баха мадапукук солюр! Амдааш фитта!

Это еще что за ахинея? О, это Фирзаил оперативно подхватился. Цверг сразу замер на середине рывка, штуку свою еще не бросил, но хотя бы опустил.

— Я сказал, что вы не враги, просто идиоты, — доложился эльф с облегчением. — Полагаю, вам такая рекомендация должна польстить.

Должна, не должна… Мне лично совершенно все равно, кем меня будет считать каждый встречный коротышка — лишь бы вел себя достаточно корректно, чтобы не возникало потребности его поправлять.

— Ты уточни, что я лично не идиот, — обиделся, однако, Чарли. — Вот еще, не хватает, чтобы они о нас плохо подумали.

— Да, скажи ему, что Чаки — умница и красавица, а я с ним хочу подраться. Если еще кто-нибудь есть, то с ним тоже хочу.

Это уже без меня. Я дошел до бара, сбросил рюкзак на стойку, пулемет задвинул за спину — короб уперся в поясницу, но можно и потерпеть — и полез исследовать содержимое полок. Экстаз быстро сменился разочарованием — не такой уж тут оказался и обширный выбор знакомых напитков, а те, что нашлись, отнюдь не поразили изысканностью. Правда, немало нашлось также бутылок и сосудов менее привычной формы, каких я никогда не видел, но пробовать их в преддверье дальнейших приключений показалось неосмотрительным. В одной вазе лежало нечто настолько густое, что и пить-то никак невозможно, разве что ложкой выгребать. Другой кувшинчик отливал злобненьким фиолетовым оттенком, каким в нашей киноиндустрии обычно помечают вещества необоримо ядовитые. Нет, на фиг на фиг такие эксперименты. Пришлось, скрепя сердце, взять банку именитого американского будвайзера — не могу назвать ее до боли знакомой, потому как в обычных обстоятельствах к подобному продукту и веслом не притронусь. У каждого есть слабое место, на котором развивается грибок эстетизма, так вот у меня это тяга к пиву. Это частенько выходит боком, ибо посреди дикой Африки или забытых богом колумбийских джунглей ни канадского темного эля, ни «Гиннесса» не водится. Потому, наверное, я и грустный такой, а в моменты, когда дорываюсь-таки до вожделенного продукта — невоздержанный. А на этом могучем базисе громоздятся и остальные зыбкие пирамиды моего существования.

За спиной завелся ставший уже привычным базар, каких никогда не случается в рейде, где каждый точно знает свое место и нипочем не полезет зря балаболить, перекрикивая остальных, по пустячному поводу. Зато такое периодически разворачивается под окном, когда соседская семейка из полудюжины столпов опщества всех мыслимых полов и возрастов собирается выехать на уикенд. Мне даже как-то пришлось к ним выйти в трусах на босу ногу, для убедительности скребя щетину кинжалом под видом бритья, и предложить убавить громкости. Удивлен, что папа их не явился потом с благодарностью и просьбой почаще так содействовать — эффект-то был разительный, ему самому не могло не понравиться.

А тут, как несложно представить, закрутилось еще более лихо, учитывая состав. Слушать их у меня никаких сил не нашлось, так что я сконцентрировался на том, чтобы превратить галдеж в монотонный гул, приложился к банке и стал смотреть, как из-за стола, обтянутого зеленым сукном, выбирается еще один местный работник. Этот оказался из того же роду-племени, что наш друг Эл, разве что чуток поменьше и какой-то менее брутальный, что ли. Возможно, это потому, что меча не носил. Видок у него был слегка смущенный, хотя не поручусь, что это не мои беспочвенные домыслы. Ох, некстати вылез, бродяга, теперь Мик точно не успокоится, пока эта черная глыба не выбьет из него недоразумение, которое он почему-то зовет сознанием. А это надолго. Я ж столько этой желтенькой водицы и не выпью, мне плохо станет на почве попрания вкуса — единственного, что мне никогда не отказывало. Еще разок, что ли, в потолок зарядить, разогнать балаган? Может и не сработать, все хорошо внове, а потом приедается.

— Давайте, давайте, только по одному и без железок!

— Пожалуйста, у нас же есть дела!

— А какого ты вообще нас дураками обзываешь? Я при исполнении!

— Иммахаба кабаор бонбо!

— Ты хорош умничать!

Айрин стремительно оторвалась от группы и присоединилась ко мне. Фиолетовый кувшин и ее не вдохновил, она тоже со вздохом добыла пивную банку и уселась на соседний табурет. Вот так и начинаются барные интрижки, можете мне поверить. Пересесть бы куда подальше, но из подальше до стеллажей не дотянешься.

— Большего безобразия в моей жизни еще не случалось, — сообщила Айрин нервно. — Даже в детстве, когда Микки каждый день заходил.

— Молодой был, неопытный.

— Похоже, что так. Кончится это когда-нибудь?

— Думаю, достаточно пристрелить одного. Любого на выбор.

Айрин придирчиво оглядела доступные варианты, словно выбирая которого. Я что, не уточнил, что стрелять ей придется самой? Когда до этого доходит, многие становятся на диво миролюбивыми.

А потом вдруг гвалт прорезал звонкий хлопок, и повисла мертвая тишина. Вот это мощно сделано, мне даже показалось, что и в мозгу моем наступила тишина. Ах да, она не вдруг наступила, я ее там всю жизнь культивирую. А Айрин аж со стула свалилась от неожиданности, тоже, впрочем, совершенно беззвучно.

Фирзаил с видом донельзя довольным выплыл из-за монументального Мика, который продолжал упоенно вещать в эфир, не издавая ни звука. Молодец, серокожий, изящно разрулил ситуацию. Как, интересно? Понятно, что магия, но как работает? И насколько эффективно? Отставил банку, вытянул из-за спины пулемет и шарахнул короткой очередью прямо в потолок — ломать так ломать, все равно не наше. Айрин, как раз успевшая полезть обратно на табурет, опять с него свалилась. Как не надоело? А звук от выстрелов все же прозвучал, хотя и намного тише, чем ему было положено. Нету, значит, в мире абсолюта. Так и знал. Убрал пулемет, вернулся к пиву.

Местные, нимало не удивляясь такому повороту событий, воспользовались случаем ретироваться в неприметные двери по бокам помещения. Очень разумно с их стороны, я бы даже заменил ими свою компанию. По крайней мере, Чарли — он, бедный, даже горло свое щупать начал, видимо норовя убедить себя, что раз звуков нет, то это вакуум и сейчас он задохнется. Если убедит и задохнется — точно возьму вместо него цверга. Он хотя бы не будет на каждом шагу спрашивать «что это, Мейсон» — по вине языкового барьера.

Убедившись, что базарный полдень прекращен, Фирзаил совершил своими гибкими пальцами сложный прядущий пассаж в воздухе, и он снова наполнился звуками. Банка моя со стуком вернулась на стойку, Мик закончил свою пантомиму внезапно прорезавшимся:

— …я вертел вашу политкорректность!

…А Айрин привычно ссыпалась с табурета в третий раз, и на этот раз совершенно неожиданно для меня заплакала. Да еще как ярко и образно — навзрыд, с хлюпанием и злой одышкой, упихав лицо в ладони и сотрясаясь всем телом.

Повисла напряженная пауза.

И хорошо же повисла. Даже Чарли растерял свои многочисленные убеждения, коими так любит делиться. У них ведь должна быть какая-то инструкция, как успокаивать плачущих женщин? Кофейку там налить, одеяло накинуть, сказать что-нибудь вдохновительное, типа «все будет хорошо» или там «не волнуйтесь, мэм, этому говнюку только что всадили восемь пуль в башку». Хорошо бы была, и хорошо бы он ее помнил. А то я все виды нездорового состояния норовлю пресечь затрещиной. От такой инъекции Айрин, может, и перестанет реветь, зато начнет хромать или как бы чего не похуже.

— Если ты ушиблась, я могу принести аптечку, — неловко предложил Фирзаил.

— А я могу по этому поводу не острить. — Да, я иногда способен на подвиг.

— А я могу упасть рядом, и даже на голову, — присоединился к хору Мик. — Чаки, а ты чем можешь помочь?

— Еще немножко, и могу тоже заплакать, — признался Чарли дрогнувшим голосом.

— Как же вы достали, — просипела Айрин сквозь слезы. — Ненавижу вас всех, и особенно тебя,