Шли месяцы. Совсем взрослой стала Змейка, однако от своих привычек не думала отказываться. По- прежнему была живой, непоседливой. Так бы и жила до конца своих дней в доме на высоком берегу Тихого Дона, если бы не война.

То, что враг перешел границу и хлынул на нашу землю — этого Змейка, конечно, не знала. Она лишь догадывалась: случилось что-то тяжелое, непоправимое. В домах слышался плач. Многие семьи провожали близких на фронт. Однажды стал собираться и ее хозяин. Поначалу Змейка думала — на охоту, поскольку укладывал рюкзак, стала радостно вилять хвостом, но кто-то цыкнул, и собака присмирела, виновато потерлась о хозяйские ноги. Глава семьи погладил ее, глухо сказал:

— Ну, Змейка, прощай!

Вместе с семьей она провожала хозяина до самого вокзала, в первый, быть может, раз не выполнив приказание немедленно идти домой. И когда эшелон тронулся, пошла вдоль перрона, а когда перрон кончился и последний вагон проплыл мимо, соскочила на шпалы и, повизгивая, побежала по шпалам. Она бежала так версты две, а, может, и все три. Поезд уже давно скрылся из виду. Наконец, остановилась, села на горячую, почерневшую от смолы шпалу, подняла голову и завыла. Домой Змейка вернулась лишь поздно вечером. Хозяйка не ругала собаку, понимая, что и Змейке нелегко переносить разлуку с человеком, который, хотя и строг был, зато справедлив, щедр на ласку.

Змейка не находила себе места. Она все ждала — вот откроется дверь и войдет хозяин, большой, веселый и добрый. Она бы прыгнула ему на грудь и стала лизать лицо, и лаяла бы, и повизгивала от счастья. Но как-то ранним утром пришел старый почтальон, потоптался у порога и несмело вручил письмо. Татьяна Анисимовна со страхом надорвала краешек и осторожно вытащила лист бумаги с казенной печатью. Пробежала глазами — и вдруг схватилась за сердце и закричала не своим голосом. Змейка поняла — в дом пришло горе, ощетинилась, залаяла, считая почтальона виновником страшной вести.

С тех пор притихли все в доме. И Змейка уже больше не прыгала, не скакала. Она часами сидела неподвижно и смотрела на дверь, все еще надеясь увидеть самого близкого для нее друга.

Как-то ночью донеслась канонада. Змейка встретила голос накатывающейся войны злым рычаньем. А через неделю Мария Анисимовна Русинова связала большой узел, одела ребятишек, присела на минутку и, горестно покачав головой, произнесла:

— Эвакуируемся, Змейка. Бои-то идут у самого города. Слышишь пальбу. То-то и оно! И что с тобой делать, ума не приложу… Людям, и тем места в эшелоне не хватает. Приходили тут из клуба Осоавиахима. На учете там состоишь. Предлагают послать тебя в армию.

Она разговаривала с собакой, словно с человеком. Змейка внимательно слушала то, что говорила Мария Анисимовна, и хотя ничего не понимала, чуть повиливала хвостом.

— Может, отомстишь за Павла Харитоновича…

Услышав знакомое имя, Змейка вскочила, заметалась, кинулась к дверям.

— Пусть будет так, — тихо сказала хозяйка. — Были бы взрослые, послала бы на войну детей или сама пошла бы… Но куда уж с троими-то, мал мала меньше. Придется идти тебе. С этими словами Мария Анисимовна смахнула слезу и сняла со стены поводок.

В клубе служебного собаководства Змейка пробыла лишь неделю. В высокую загородку то и дело вводили собак. Чаще всего овчарок. Потом приехала машина с высоким решетчатым кузовом, и Змейка вместе со своими новыми знакомыми отправилась по пыльной степной дороге. Собаки не знали, куда ехали. Все они тяжело переживали разлуку с хозяевами, метались и бились о деревянную решетку.

Змейка вела себя спокойнее. С любопытством смотрела по сторонам. Услышав словно шмелиное пение, подняла морду. Высоко в небе парила странная птица. Вдруг она стремительно понеслась к земле. Автомашина завиляла, шофер то выжимал полную скорость, то резко останавливался, и тогда Змейку силой инерции бросало на стенку кабины. По сторонам дыбилась земля, осколки били в борта. Змейка почувствовала боль в передней правой лапе, увидела кровь.

Наконец колонна въехала в лесной околок, большая птица с черными крестами на неподвижных крыльях улетела, скрипнули тормоза. Донесся запах пара, над радиатором вился дымок. Водитель открыл дверцы, вылез из кабины, по-хозяйски окинул взглядом кузов.

— Ну, все живы-здоровы? — спросил он четвероногих пассажиров и, услышав в ответ лай, замахал руками: — Да тише вы, черти! Оглушите!

И рассмеялся. Но вдруг лицо у него стало серьезным.

— Что это ты там лижешь? Ранена? — спросил тревожно Змейку. Не мешкая, он поднял в кабине мягкое кожаное сиденье, вытащил заводную ручку, вставил ее в храповик, крутанул. Мотор завелся с полуоборота.

Вечером машина прибыла в расположение девятого отряда собак-истребителей танков, которым командовал капитан Федор Степанович Акишин.

— Ну, сколько привез? — спросил командир, выходя на крыльцо глинобитной избы.

— Двенадцать собак, товарищ капитан, — отвечал водитель.

— Доехали благополучно?

— Попали под бомбежку, но обошлось. Только вот эту немножко задело, — он указал на Змейку.

— Так что ж ты молчал? Доктора! Живо! — приказал Акишин.

Пришел ветеринарный врач. На Змейку надели намордник. Врач внимательно осмотрел собаку и сказал:

— Лапа не перебита. Шкурку лишь содрало.

Он промыл и забинтовал рану.

К учебе Змейка приступила на две недели позже других. Все это время за нею ухаживал красноармеец с веселым и добродушным лицом по фамилии Зинченко.

— Добрий динь, Змийка! — приветствовал он собаку утром, входя в загородку с миской. Покормив, внимательно осматривал подопечную и начинал менять повязку. Сказать, что Змейка сразу привыкла к нему, было бы неправильно. Поначалу ворчала и пробовала даже хватануть за руку, однако ласковый и спокойный голос мало-помалу обезоруживал ее. Чувствуя постоянную заботу этого молодого красноармейца, слыша то и дело его негромкий певучий голос, она с каждым днем становилась доверчивее.

Занятия начались с того, что пришлось вспомнить команды, которым когда-то обучил первый хозяин. «Сидеть! Лежать! Ко мне! Рядом! Вперед!» Довольно быстро она закрепила пройденный курс домашнего образования и перешла в следующий «класс».

Под танком — Змейке он казался огромным черным жуком — прокопали канавку, чтобы легче пройти под днищем. Зинченко поставил собаку в эту лощинку и скомандовал «Вперед!». Она озадаченно взглянула на хозяина.

— Ко мне, Змейка, ко мне! — раздалась команда помощника вожатого, который стоял за танком с миской мяса.

— Вперед! — повторил Зинченко.

И Змейка пошла, вначале робко, затем все смелее а свободнее. И как только прошла, получила вкусный гостинец.

Дня через два упражнение усложнили, заработал мотор. Змейку это насторожило. Однако она нырнула-таки под железное брюхо. А на следующий день не успела она выскочить из окопа, как танк тронулся с места, двинулся навстречу. Собака остановилась и озадаченно взглянула на вожатого. А тот и глазом не моргнул — «Вперед!». И она побежала с жилетами «взрывчатки» на спине и по бокам, слыша, как все громче лязгают гусеницы. Инстинкт самосохранения подсказывал свернуть в сторону, убежать, однако Змейка двигалась по-прежнему прямо, помня приказ. Помнила и о кусочке мяса. Собака благополучно нырнула под днище, танк остановился, и она с удовольствием проглотила вкусный гостинец.

Прошло еще несколько дней. Упражнения становились сложнее и опаснее. Змейка обязана была бежать, не обращая внимания на пулеметное таканье, на разрывы гранат и мин. Постепенно она привыкла к грозному голосу боя и мчалась — сквозь дым и огонь — к трофейному танку, рявкавшему из пушки.

Зинченко был доволен. Задачи подопечная решает успешно. Танк находится под острым углом, днища не видно. И в это время Змейка берет боевой старт и устремляется вперед. У нее хватает сообразительности обогнуть стальную махину.

Смелой и отважной оказалась Змейка. Танк крутится на месте, дрожит земля, сплошной лязг и грохот. Где уж тут, кажется, проявить себя. Беги отсюда подальше. Однако Змейка и не думает убегать. Улучив