— Откуда это? — неожиданно тонко крикнул он. — Откуда эта бумажка? Кто подсунул?

— Я, — подошел Ларин. — Только не подсунул, а передал. Еще утром.

— Утром?! А почему же… почему я не прочитал? — чувствуя, как стучит в висках, переспросил Громов.

— Это произошло за секунду до начала штурма. Вы просто не успели.

— Не успе-е-ел?! — сорвался на крик Громов. — Что значит не успел?!

Чувствуя, что никак не проглотить спазм, перехвативший горло, что вот-вот задохнется, Виктор рванул ворот гимнастерки и мучительно закашлялся. Придя в себя, вытер со лба холодную испарину и сипло спросил:

— Она что, погибла? А Маралов?

— С чего вы взяли? Написано же, что рана пустяковая, — ответил Ларин.

— Пустяковая?! Если пустяковая, почему он вышел из боя? Ты что мне лапшу на уши вешаешь?! Какой командир в разгар боя бросит батальон, чтобы вывезти санинструктора с пустяковой раной?! Все! Хватит морочить голову! Говори прямо, что тебе известно кроме того, что есть в записке.

— Н-ничего, — переминался с ноги на ногу Ларин. — Записку передал какой-то танкист. На случай, если потеряю, попросил запомнить текст наизусть.

— И все? — сузил глаза Громов.

— Все.

— Точно? Не врешь?!

— Я никогда не вру! — слегка повысил голос Ларин.

— Ладно. Понял. Где же ее искать? — взял себя в руки Громов. — Рекс! — крикнул он. — Ко мне!

Из темноты вынырнула остроухая тень. Рекс давно чувствовал, что с хозяином что-то неладно — к привычному запаху крови примешивался даже не запах, а какое-то необъяснимое ощущение тревоги, которую Рекс чувствовал безошибочно. Но если бы только это! В таких случаях Рекс знал, что ему делать: надо быть рядом с хозяином, ни в коем случае не выпускать его из поля зрения и по первой команде куда-то бежать, что-то делать, словом, действовать. А тут…

Сразу после штурма, когда все радовались, на Рекса ни с того ни с сего накатила такая тоска, что время от времени он подвывал и как-то по-щенячьи поскуливал. Да и ноги стали отказывать. И что уж совсем необъяснимо — Рекс вылезал на солнцепек, забирался в кучу пыли и валялся прямо на жаре. Громов все это видел. Он прекрасно знал: если собака лежит на солнцепеке, значит, больна. А ноги… Ноги у Рекса склеены из разбитых костей, суставы шиты-перешиты, а ревматизм собак донимает, как и людей.

Если бы кто-нибудь сказал Виктору, что на этот раз он не прав и Рекса мучает не физическая боль, а то, что люди называют болью душевной, он бы не поверил.

Когда разведчики развели костер и затеяли баню, Рекс забился в самый темный угол полуразрушенного сарая. Чтобы не выть на выбирающуюся из-за леса луну, он до боли стиснул зубы и настороженно следил за благодушно-беззаботным хозяином. Но вот хозяин заволновался.

Забегал. Стал кричать. Ему виновато отвечали. Рекс чувствовал, что назревает срыв: раньше хозяин никогда не кричал таким противно-тонким голосом.

Но Рекс ошибся. Он еще не до конца знал своего хозяина, не знал, что в критические минуты у того действие опережает не только чувство, но и мысль, поэтому, когда услышал долгожданное «Рекс! Ко мне!», бросился к хозяину. Голос был уверенный, звонкий, а это означало только одно — предстоит работа. Значит, конец тоске и мучениям! Работу Рекс любил — в эти минуты он чувствовал, что может быть полезным хозяину. А для хорошей собаки в этом смысл существования. Рекс был хорошей собакой, поэтому через секунду сидел у левой ноги хозяина.

Виктор торопливо застегнул воротничок, разгладил под ремнем складки гимнастерки, привычно передвинул кобуру на живот и коротко бросил Ларину:

— Веди в медсанбат. Бегом!

Темп взяли высокий, но для Рекса это не бег, а так, легкая прогулка. Он не знал, куда и зачем бежит хозяин — никакого следа он брать не велел, но главное Рексу было известно точно: раз хозяин бежит, да еще не разбирая дороги, значит, дело предстоит серьезное.

Но самое странное, на этот раз хозяин не имел представления, зачем он мчится в медсанбат.

«Маши там быть не может, это ясно, — на ходу прикидывал Виктор, — иначе бы Васильев сразу дал знать. А куда завез ее Маралов, одному богу ведомо. Стоп! Не только богу, но и Маралову. Значит, прежде всего надо и найти Маралова. Это — задача номер один. Но для этого надо бежать не в медсанбат, а в штаб дивизии. Все ясно, я же идиот. Нет, не идиот. До штаба далеко, понадобится машина. А где ее взять? Правильно, в медсанбате всегда найдется какая-нибудь полуторка. Заодно попрошу Васильева по его каналам навести справки о Маше».

Составив план действий, Громов чуточку успокоился. Но все равно где-то в самых отдаленных тайниках мозга противно тренькала нехорошая мысль: «Записку передали утром. Батальон Маралова уже был в бою, а впереди — целый день тяжелейшего штурма. Удалось ли Маралову выйти из боя? Не сожгли ли его танк? И в пустяковую рану не верится. Не такой Маралов человек, чтобы из-за легкого ранения санинструктора бросить батальон. Нет, тут что-то не так…»

Громов гнал эти мысли, стараясь не подпускать к сердцу, иначе просто не мог бы сделать ни шагу. Покосился направо — рядом легко бежит лейтенант Ларин. Повернул голову влево — там тенью стелется Рекс.

«Компания что надо! — улыбнулся про себя Громов. — С такими друзьями — хоть в огонь, хоть в воду. Надо же, что делает война! Ну что такое был Ларин пару месяцев назад? Маменькин сынок. А теперь — командир разведвзвода. Малюсенькая должность, а уважение — от рядового до комдива. Мужчиной стал наш Игорек, настоящим мужчиной. Хотя, держу пари, мужчиной нецелованным. О Рексе и говорить нечего: был врагом, стал другом. Да и я… Даже на том свете побывал».

— Может, притормозим? — прервал его размышления Ларин.

— Почему?

— До палаток сто метров. Надо бы привести себя в порядок.

— Правильно, лейтенант.

Разговор с капитаном Васильевым был коротким. О местонахождении Орешниковой он ничего не знал, но запрос тут же отправил. Когда Виктор показал записку Маралова, Васильев заметно повеселел.

— Главное, она среди своих. Больше всего я боялся, что попадет к немцам — ведь поле, на котором бился Маралов, сегодня раз пять переходило из рук в руки.

— Да ты что?! — побледнел Громов. — А… почему ты решил, что она среди своих?

— Да потому, что записку тебе передали утром.

— Ну и что?

— Во сколько это было?

— Около пяти, — ответил Ларин. — Перед самым штурмом.

— Значит, записка написана вчера. А раз так, в сегодняшних боях Маралов не участвовал или участвовал, но без Маши.

— Правильно… Молодец, Колька! Прямо Шерлок Холмс. Одного не пойму: почему ты решил, что записка написана вчера?

— Вот те раз! — хохотнул Васильев. — Да тут же стоит дата.

— Где? Покажи. Ах, черт, уголок загнулся, а я и не заметил, — сбил он на затылок пилотку. — Ай-ай-ай, капитан Громов, и как вам не стыдно?! — корил себя Виктор. — А еще