Быстро и шумно отпраздновав это событие с шампанским, разлитым в настоящие фужеры (добытые миссис Росс из глубин кладовой), все собрались в кинозале.

— Дамы и господа, занимайте свои места! — кричал Марини. — Ну же, поторопитесь! Le vite son corte[5], как говорил Данте. Le vite son corte!

— Все по местам! — захлопала в ладоши миссис Росс.

— Пристегнуть ремни!

Как-то почти неохотно задвигались стулья, зазвучало «не возражаешь, если я тут сяду?» — призывы каждого из них, обращенные к тому, кого они хотели иметь рядом в момент, когда погаснет свет. Мы словно собираемся фильм ужаса смотреть, подумала Элиса. Черил Росс затормозила процесс рассаживания, велев всем, кто еще держал фужеры, допить шампанское и отнести посуду на кухню, что, естественно, вызвало новые шутки («Как прикажете, миссис Росс, — сказал Марини. — Я боюсь вас больше, чем мистера Картера, миссис Росс») и оттянуло показ. Элиса уселась рядом с Надей во втором ряду. Бланес начал речь:

— …я не знаю, что ждет нас на этом экране, друзья мои. Не ведаю, что мы увидим, понравится нам это или нет, откроет что-то новое или то, что мы уже знали… Могу только заверить вас, что это самый великий момент в моей жизни. И за это я благодарю вас.

— Райнхард, прошу тебя, я знаю, что тебе очень хочется что-то сказать, но оставь свою речь на потом, — попросил Марини, когда смолкли восторженные аплодисменты. — Колин?

Сидевший в глубине зала и орудовавший с клавиатурой компьютера Крейг поднял большой палец.

— Все готово, крестный отец! — пошутил он.

— Можешь выключить свет?

Перед тем как темнота стальными веками закрыла ей глаза, Элиса увидела одну последнюю картинку: крестящегося Райнхарда Зильберга.

И внезапно, непонятно почему, ей захотелось никогда не приезжать на Нью-Нельсон, не подписывать никаких бумаг, не получать верного результата в расчетах.

А больше всего на свете ей захотелось не сидеть здесь в ожидании неведомого.

Чернота превратилась в кровь. Насыщенный, чуть ли не липкий, ослепительный цвет.

— Картинки нет, — сказал Бланес.

— Но и признаков рассеивания тоже, — заметил Крейг из глубины зала.

Все вздрогнули от крика. После него в воздухе повисла скороговорка слов:

— Господи, да есть картинка, есть! Неужели вы не видите? — Жаклин Клиссо еле касалась ягодицами своего стула в первом ряду. Она согнулась вдвое, словно хотела влезть в экран.

Элиса увидела, что она права: в центре красный цвет был непроницаемым, но по краям образовывалось нечто вроде гало. Смысл изображения стал ясен, когда через несколько секунд камера немного сместилась:

— Солнце! Солнце! Оно отражается в воде! — проговорила Клиссо.

Изображение двигалось дальше. После смены угла съемки блеск перестал резать глаза и можно было рассмотреть темную кривую берега в нижней части экрана. Цвет представлял собой разные по насыщенности оттенки красного, но видно было удлиненные перекрученные формы. Элиса затаила дыхание. Это они? Если так, то это были самые диковинные существа, которых она когда- либо видела. Они показались ей громадными змеями.

Однако Клиссо сказала, что это деревья.

— Лес юрского периода. Это, должно быть, хвощи. Или древовидные папоротники. Боже мой, они, по-моему, несколько километров высотой! А эти растения в озере, или что это может быть… Гигантские плауны-амфибии?..

— Эти пальмы — саговники… — вставила Надя. — Но они, кажется, ниже, чем мы думали…

— Гинкго, араукария… — перечисляла Клиссо. — Эти огромные пращуры, вон там… Секвойи… Давид, это символ твоей теории… — Картинка перескочила к следующей струне времени и продолжала двигаться вдоль берега. — Подождите, подождите!.. Возможно, одна из этих ветвей — это… Может быть… — Палеонтолог сердито замахала руками: — Колин, останови ты этот чертов фильм!

— Сейчас лучше не останавливать изображение, — ответил Колин.

Еще один скачок.

И вот наконец они.

Когда они появились, Бланес, Надя и Клиссо вскочили с места, точно восхищенная публика при просмотре самого захватывающего фильма за всю историю, заставив всех остальных сделать то же самое.

— Кожа! — донеслось до Элисы тяжелое дыхание Валенте, сидящего в заднем ряду. Он сказал это по-испански.

— Это их кожа? — закричал Серджио Марини.

Зрелище и в самом деле было странным: шейные и спинные мускулы, а также конечности походили на драгоценности, огромные творения Фаберже, сверкающие камни, потоком льющиеся вниз под лучами солнца. Они так блестели, что глазам было больно смотреть. Элиса никогда не могла бы представить себе такого. Ничто не могло подготовить ее к этому зрелищу. Ей подумалось, что они вымерли, потому что такая