природы: параболические и вертикальные антенны, разборные домики и вертолеты. Не омрачили ее состояния ни двое стоявших у калиток на страже солдат, ни даже назойливое присутствие Валенте, малозаметное, но всегда неприятное, как крохотный прыщик. Ей подумалось, что, наверное, ее ощущение счастья связано с какими-то очень личными причинами, которые, возможно, кроются в подсознании. Перед ней была воплощенная наяву мечта об Эдеме.
Это ощущение продолжалось ровным счетом двадцать секунд — время, которое она провела на улице.
Когда она вошла в дверь второго, более просторного корпуса и ее окружил искусственный свет ламп, металлические стены и стеклянные окна в стальных рамах, за которыми виднелась чисто утилитарная столовая, все помыслы о рае вылетели из головы. Осталась лишь профессиональная гордость при воспоминании о словах Валенте:
— Научная станция тоже имеет форму подковы или скорее вилки, — пояснил Рик, водя рукой по воздуху. — Первый корпус расположен около вертолетной площадки, там находятся лаборатории; во втором, центральном, размещаются кинозал, столовая и кухня со спуском в погреб; в третьем спальни. В поперечном корпусе, объединяющем все остальные, расположено что-то вроде зала управления, по крайней мере так его называют. Я там был только раз, но хочу попасть снова: там стоят компьютеры последнего поколения и навороченный ускоритель элементарных частиц, новый тип синхротрона. Сейчас мы идем в кинозал…
Он указывал на открытую дверь слева, откуда доносилась английская речь. До сих пор Элисе никто не встретился: она подумала, что персонал, наверное, не очень многочисленный. Вдруг в двери появилась Черил Росс, одетая в футболку и джинсы, но с той же прической и улыбкой, что и ночью. Увидев ее, Элиса распрощалась с испанским языком.
— Добрый день, — мелодично проговорила Росс. — Я как раз собиралась за вами. Шеф не хочет начинать, пока все не соберутся, вы же его знаете… Как твоя первая ночь на Нью-Нельсоне?
— Я спала без задних ног, — соврала Элиса.
— Я очень рада.
Зал был похож на домашний кинотеатр, подготовленный для дюжины зрителей. Вместо кресел стояли стулья, по три в ряд. На задней стене консоль, напротив нее — экран длиной метра три.
Но в тот момент больше всего Элису заинтересовали люди: они поднимались с мест, ужасно гремя стульями. Когда Валенте представил ее как «ту самую, которой недоставало», последовала сумятица рукопожатий и поцелуев в щеку. Поток событий захватил Элису, вынужденную думать по-английски.
Она уже зрительно знала Колина Крейга, молодого симпатичного парня с короткими волосами, круглыми очками и бородкой вокруг рта. Вспомнила, что красивая женщина с длинными каштановыми волосами Жаклин Клиссо, но та вела себя сдержанно и ограничилась рукопожатием. Радушнее всего ее встретила Надя Петрова, девушка с белыми волосами, которая тепло поцеловала ее и вызвала всеобщий смех своими попытками сказать по-испански: «Я тоже палеонтолог».
— Рада познакомиться, — прибавила она, выполнив еще один языковой пируэт, и Элисе были очень приятны эти усилия говорить на ее языке.
Валенте же устроил одну из своих излюбленных сцен, чтобы представить ей другую женщину, худую, немолодую, с угловатым морщинистым лицом и внушительным покрытым веснушками носом. Он взгромоздил руку ей на плечи, вынудив ее застенчиво улыбнуться.
Знакомься, это Розалин Райтер из Берлина, любимая ученица Райнхарда Зильберга, специалист по истории и философии науки, в настоящее время занимающаяся очень особенной темой.
— Какой же? — спросила Элиса.
— Историей христианства, — ответила Розалин Райтер.
Элиса сохранила выражение вежливой радости, но задумалась о другом. Она смотрела на лица людей, с которыми ей придется работать, и думала.
— Вот и совет старейшин.
В зал чередой вошли Давид Бланес, Райнхард Зильберг и Серджио Марини. Последний закрыл за собой дверь.
Этот жест навел Элису на мысль об избранности: те, кто будет жить в раю, и изгнанные из рая; допущенные в вечную славу и оставленные на земле. Она пересчитала: вместе с ней десять человек.
Десять ученых. Десять избранных.
В последовавшей тишине все расселись по местам. Только Бланес остался стоять перед всеми, спиной к большому экрану. Увидев, как колышутся бумаги в его руках, Элиса чуть не подумала, что ей это снится.
Руки Бланеса дрожали.
— Друзья, мы ждали, пока соберутся все участники проекта «Зигзаг», чтобы дать объяснения, которых вы, несомненно, давно ждете… Поспешу сказать вам следующее: все присутствующие сегодня в этом зале могут считать, что им чрезвычайно повезло… Мы увидим то, что никогда не видел ни один человек. Я не преувеличиваю. У нас будет случай увидеть такое, что никогда не видело ни одно живое или мертвое существо от начала мира…
По телу Элисы пробежала ледяная дрожь, сковав ее движения.
Она выпрямилась на стуле, готовясь вместе с остальными девятью изумленными товарищами вступить в эти неведомые воды.
IV
ПРОЕКТ
Все существующее есть прошлое.
14
Хотя она еще об этом не подозревала, самая глубокая тьма в ее жизни уже родилась.
И ждала ее где-то в ближайшем будущем.
Серджио Марини был тем, кем не был Бланес: элегантным и соблазнительным мужчиной. Худощавый, с темными волнистыми волосами, загорелой кожей, гладким лицом и обворожительной улыбкой, он умел заставить свой бас звучать так, что миланские студенты его заслушивались. Он родился в Риме и окончил престижный университет Скуола Нормале Супериоре в Пизе, из которого вышли такие талантливые ученые, как Энрико Ферми, потом защитил докторскую в римском университете Ла Сапиенца. Проработав какое-то время в Америке, как все другие ученые, по приглашению Гроссманна он прибыл в Цюрих, где познакомился с Бланесом и разработал вместе с ним «теорию секвойи». «Вместе с ним», по словам Марини (он всегда повторял это, когда говорил о тех годах совместной работы), значило, что «я давал ему спокойно вести расчеты и прибегал, когда он звал меня, чтобы рассказать о результатах».
Таким образом, у него было еще одно качество, которого не хватало Бланесу: чувство юмора.
— Однажды в 2001 году мы вечером налили в стеклянный стакан немного воды. Потом оставили его в
