Пролетка гнулась под тяжестью двух с половиной мужских тел и одного мальчишки. Извозчик еле заставил лошаденку тронуться, но по какой-то прихоти свернул на Моховую улицу. Лебедев церемонно травил фокусника облаками никарагуанского дыма. Отчего Орсини забился носом в меховой воротник. Коля, втиснувшись на козлы, прижимал фонарь, как родное дитя. А Ванзаров легкомысленно смотрел по сторонам.

Как раз проезжали дом Агаповых. Второй этаж был темен, и только в одном окне теплился свет. Быть может, из ее кабинета. Сидит там храбрая барышня одна-одинешенька и не знает, какая беда над ней нависла. Она, умница, наверное, все сделает, чтобы спастись. Какое-то теплое чувство заползло Родиону под сорочку. Нет, не любовь. А желание помогать и защитить слабого. Свойственно оно не только рыцарям из полиции. Ведь это самое естественное чувство любого нормального мужчины. Это как дышать.

Оглянувшись напоследок, он заметил, как из парадных дверей быстро выходит барышня, глухо закутанная в платок. Ванзаров долго вертелся и посматривал назад, но видение растворилось в темноте.

Дверь в участок распахнулась от славного удара ноги господина Лебедева, за которым ввалилась целая компания. Дежурный чиновник Редер попрощался со спокойным ужином. И не только он. Желая провести опознание максимально быстро и чисто, Родион только предупредил, что надо «кое-что» осмотреть, после чего будут заданы вопросы. Ничего не подозревающий Орсини зашел в промозглую комнату. Из темноты его окликнул ласковый голос:

– Сюда, будьте добры.

Вспыхнул свет электрической лампы в стальном колпаке. Глаза Орсини только отвыкли от темноты, как он увидел мраморный стол. На нем что-то лежало, закрытое простыней. Неприятный господин страшного роста неприятно улыбнулся (уж очень неприятный попался) и, как фокусник, дернул простыню.

Родион как раз вошел в морг.

Застыв с выпученными глазами, Орсини выкинул дивный фокус, а именно: не пискнув, медленно осел на пол, словно тесто, и шлепнулся лбом о кафельную плитку. Маленькое тельце лежало не шевелясь. Обморок полнейший. Надо было спешить на помощь, но тут за порогом раздался грохот упавшего фонаря, а за ним и юного тела, лишившегося чувств. Ну, конечно, не уследили. Мальчишка сунулся «на труп посмотреть одним глазочком». И вот лежит теперь, ручки раскидав. В общем, опознание прошло исключительно успешно, если не сказать шумно.

Но больше всего пострадал участковый доктор. Синельников только поднес ко рту законную стопку за окончание служебного дня, как в кабинет с грохотом и криками были внесены сразу два тела, оба обмякшие. Пришлось открывать аптечку. Фокусник очухался быстро, хватило пары пощечин и ватки нашатыря, а вот Коле требовалось куда больше заботы. Слишком сильное испытание для юного рыцаря. Даже Лебедев остался помогать.

Поддерживая на всякий случай, Родион провел Орсини до своего стола, усадил и лично сбегал за горячим чаем. Старичок благодарно кивнул, но к стакану не притронулся. Щечки его горели, он тяжело сопел.

– Здесь не театр, как вас называть? – осторожно спросил Ванзаров. Хоть виду не подал, но переживал оплошность ужасно. Такую глупость сморозил, логик. Особенно мальчишку жалко.

Великий маг бурно высморкался в пятерню и стряхнул на пол:

– Дмитрий Иванович Толстиков… О господи!

– Орсини – сценический псевдоним?

– Что же еще? Представьте афишу: «Магистр белой и черной магии Толстиков»… Смех один. Кто пойдет… Бедная Вероника…

– Искренне прошу извинить, что так вышло…

– Ай, да что уж там… Вику все равно не вернуть. Кто это ее?

– Как раз выясняем. Мне нужны подробности о госпоже Лихачевой.

– Да, конечно… Все, что потребуется…

От сценической спеси не осталось и следа. Ссутулился крохотный старичок, глубоко печальный и покорный. И даже чаю не пьет.

– Когда она поступила к вам?

– Года полтора назад… – Дмитрий Иванович таким же деревенским манером прочистил нос. – В нашем деле нужно красивое лицо. Оно отвлекает внимание, чтобы не заметили, чего не следует. Работала исправно. Ну, около красивой барышни всегда вьются поклонники, но в этом смысле Вероника была строгих правил. Никаких глупостей. И вообще девочка старательная, на своем месте. У нас ведь представление каждый день, а его подготовить нужно, реквизит и прочее. У нее и времени свободного не было почти. Выспится – и сразу в театр. Секреты профессии ей, конечно, не передал, все со мной погибнет, но она и не просила. Ассистентка и есть.

– Помогая готовить фокусы, Лихачева касалась ядовитых или вредных веществ?

– У нас иллюзии, а не химическая лаборатория. Откуда взяться яду? В лучшем случае – безвредный магний для вспышек с дымом.

– Кто мог желать ей смерти?

Орсини только рукой махнул:

– И думать нечего. Симпатичное личико, хорошенькая фигурка да мечты о богатом муже. В двадцать шесть лет у барышень иных не остается. За что тут убивать?

– Так ей было двадцать шесть?

– И вы обманулись. Еще бы…Так следила за собой, что десять лет долой. Умница. С веснушками только мучилась.

– Какие веснушки?

– Самые обыкновенные: пигментные пятнышки на щеках. Очень ее донимали.

– Ну, конечно: веснушки… Может быть, ревность или зависть?

– Эх, господин… Как вас… На актрис, конечно, смотрят как на доступных женщин, но Вероника себя блюла. Сколько раз ей заманчивые предложения делали, особенно после выступлений в частных домах, она – ни в какую.

– У нее есть молодой человек?

– Наверняка не скажу, но, кажется, у них роман с моим ассистентом Сданко.

– Что за имя? – удивился Ванзаров.

– Серб, Сданко Дракоши. Славный малый, весельчак, красавец, что тоже немаловажно, женщины от него млеют, работящий, всегда безотказный.

– Давно у вас?

– Да уж года два… Дельный парнишка и без фокусов, извините.

– То есть не пьет?

– Совершенно. Даже на праздники. Говорит: мне и так весело.

– Позволяете любовь на службе?

– А что тут такого? – фокусник, кажется, обиделся. – Сданко – мужчина надежный, заработки копит.