Он возвращался на след и снова поднимался на террасу. Постепенно мысли принимали другой оборот. Догнал ребят. Они шли медленно, экономя силы.

– Михалыч, сколько там накачало? – спросил Костя Стофато, который часто спотыкался и падал.

– На моих отцовских-то? – Кошурников достал из кармана увесистые часы фирмы «Павел Буре» –  давнишний подарок отца. Скоро семнадцать. Устали?

– Да нет, ничего.

Они снова пошли, уже почти в потемках. И когда Кошурникову показалось, что он не сможет сделать больше и десятка шагов, его окликнул Алеша:

– Сколько на отцовских накачало, Михалыч?

Расположились на ночлег. Разожгли костер, сварили в ведре жидкую болтанку на оленьем мясе, взяли по паре сухарей. Потом Кошурников насыпал себе и Косте аптекарскую порцию табаку – его оставалось совсем мало. Алеша отворачивался, сцепив зубы. Кошурников видел, что парню зверски хочется курить, и поражался его выдержке.

Кошурников курил, не отрывая взгляда от костра. Начальник экспедиции всегда любил хороший костер. С ним спокойнее. Темнота и таинственный мертвый лес отступают куда-то, перед глазами – движение и свет. Костер шуршит, легко потрескивает, будто говорит: «Брось, друг, тосковать! Пока мы с тобой – ничего не случится. Тепла тебе еще? Пожалуйста! Жизнь никогда не кончается, однако…»

Начальник экспедиции думал о товарищах. Изменились они сильно во время похода. Возмужали. Хотя и малоприспособленная это была публика для такой жизни. Особенно Стофато. Но сейчас даже будто бы раздались его кости. Он теперь больше помалкивал. И замечательно, что это молчание мужавшего парня не было отчужденным и тревожным, как в дни болезни. Зато Алеша почему-то разговорился, хотя у него болело горло. Если раньше он с грубоватой категоричностью отметал всякие, как он выражался, «философские» разговоры, то сегодня все чаще сам их заводил. Чем это объяснить?

Он глянул на Журавлева. Тот вскипятил воды, подвинул к себе кастрюлю и дышал над паром, двигая свалявшейся черной бородой. Вот он откашлялся. Сейчас что-нибудь спросит…

– Читал я Джека Лондона, – сказал натужным голосом Алеша, ни к кому не обращаясь. – Запоем читал.

– Сильный мужик был, – откликнулся Кошурников.

– Читал я его, Михалыч, безотрывно, а вот сейчас думаю: ну что было расписывать этого Беллью? Тоже мне герой – таскает по ровной дороге мешки. И не так уж тяжелые. Я переводил фунты на килограммы. В общем не так много таскал. А расписано-то!..

– За золотом лезли, – Кошурников сплюнул в сторону. – Как будто счастье в нем…

– И нигде я не встречал у Лондона, – продолжал Алеша, – чтоб его героев жрали комары, гнус, мухи- глазобойки либо мурыжила река вроде Казыра. И леса в Америке будто другие – колодника в них нету…

Начальник экспедиции долго смотрел в огонь. Костер слабо шуршал, потрескивал и, казалось, задыхался от недостатка воздуха.

– Не бывал Джек Лондон в Сибири, – наконец сказал Кошурников.

Журавлев повернулся к костру.

– Михалыч! А счастье – что это такое, по-вашему? А, Михалыч?

– У каждого на этот вопрос свои слова, Алеша, – задумчиво произнес он. – Вот мой отец по-латыни отвечал: «Per aspera ad astra».

– А что это за выражение?

– Давай завтра об этом, поспать же тебе надо, – сказал Кошурников и полез в карман за блокнотом.

Подложив дров, нагнулся к костру.

– Опять пишете? – приподнял голову Алеша. – Отдыхали бы, Михалыч! Что пишете-то? Как мы вкалываем тут?

– Да нет! Помнишь, днем я отклонился и догонял вас? Террасу смотрел. Строителей здесь все будет интересовать. Могут сказать – халтурщики прошли. А записать надо сейчас… Завтра некогда, и детали забудутся. Спи, Алексей…