бы и вовсе не было. Ну, вставай, боров! [В другой раз.] В последний это раз прощает тебя Анна Акимовна — [вон, хам,] — а случится опять грех — не проси милости!
20* Адв<окат>: Нет, милая, вы обмозгуйте это! Обмозгу-уйте!
21* И она видела, как внизу оба они дали Мишеньке по рублю.
22* М<ишенька>: Ее дразнят Мишенькина [Маша] Машенька, а я этого не желаю.
23* Лыс<евич>, когда ел сыр, даже замурлыкал от удовольствия.
24* Вкусы наши не совпадают: вы должны быть развратны, я же уже пережил этот фазис и хочу любви, [эфирно-тонкой и неуловимой] [сотканной из тончайших и невидимых] тончайшей и нематериальной, как солнечный луч
25* Любовь предполагает обязанности к мужу, детям, к дому. В моем миросозерцании не хватает большого куска, точно оно месяц на ущербе, и мне кажется, что этот ущерб может пополнить только любовь.
26* Жуж<елица>: Приняла закон, а тогда — гуляй, Малашка!
27* Продолжать эту жизнь или выйти за такого же праздного человека — было бы просто преступлением.
Л 19.
У нас единственный, если хотите, неоцененный писатель — это Жулябко, писавший в 1867 г.
Он больше всего любил литературу, которая его не беспокоила, — Шекспира, Гомера…
Находил общие черты у Гомера, Гюго и Диккенса, называл их стихийными; не читал никого из русских авторов, но ненавидел их.
Это мой товарищ; когда-то, лет 15 назад, я получил от него письмо с просьбой пристроить рассказ, но он, по-видимому, забыл об этом, не помнил; теперь мы встретились случайно, в имении.
Литература очевидно ела его, сосала его кровь, не давала ему спать; он любил ее страстно, но она не отвечала ему взаимностью.
И когда утром я уезжал, он стоял в спальне, еще не одетый, и смотрел на меня с ненавистью — ведь я писатель!
Единственный человек, который бывал у него, — это Гавриленко (писавший свою фамилию: Гаврыленко), который говорил только одно: премного вам благодарен! Давал деньги по 12%, сам брал в Двор<янском> банке по 4% и все-таки считался добрым и порядочным ч<елове>ком.
Был и еще [один] знакомый: отставной военный, пьяный, который тоже все время молчал и только напевал за картами: тирли-тирли-солдатирли.
Не читал, но ненавидел, презирал.
Он, выйдя из себя, кричал за обедом: «лижи свою тарелку!»
Теперь модно говорить про психопатов, но какие там психопаты? просто мошенники, которые представились сумасшедшими, и больше ничего.
Л 20.
1* [Бабы мечтают: как Сергей (лакей) помрет, Федору (солдату) льгота выйдет, вернут назад.]
2* [Муку в трактире брали.]
3* [За водой надо было ходить далеко вниз.]
4* [О<льга> любила слово аще (аще ударит тебя в одну щеку, подставь другую).]
5* Ольга посылала на могилку мужа и старикам.
6* [— Сережа, вот раздолье!]
7* [— Да. [Теперь] Об эту пору в «Слав<янском> Баз<аре>» уже обед.]
8* [Кирьяк догнал Ольгу под самой Москвой.]
9* Потом Ольга получила в Москве письмо из дому: жалобы, что старики всё еще не умерли, даром хлеб едят.
10* [Жену учит это не ваше дело.]
11* [Кирьяк пришел, похоже.]
12* Кирьяк и в Москве приходил бушевать.
13* [Николаю было стыдно перед женой за свою деревню.]
14* [Изба заштрафована.]
15* За 5 лет Ольга нисколько не изменилась.
16* [в Москве и Кирьяк снимался, взявши у кого-то сюртук.]
17* Про пьяного: не очень чтоб.
18* [у старосты портрет Баттенберга.]
19* [во время пожара и на другой стороне зазвонили.]
20* [заподозрили поджог — это непременно.]
21* [Н<икол>ай про омоновского лакея: Это мой благодетель, я через него хорошим ч<елове>ком стал. Видя бедность и невеж<ество>, он возненав<идел> брата и мать.]
22* [гончары жгут горшки.]
23* Ольгу рассчитали, потому что часто приходил к ней Кирьяк и криком беспокоил жильцов.
24* [Горничные служат в №№ без жалованья, на одних чаевых.] Ей известны все моск<овские> м<е>бл<ированные> комнаты
25* [— Пухлую морду в Москве нагуляла, толстомясая!]
26* [Старый лакей от Омона. Сын наборщик.]
27* [Мужик за перегородкой: «Барина привел» (обиженным голосом). Его никто никогда не видит!]
28* [Ольга давно уже не была в церкви: некогда.]
29* [Нищие то и дело заходили в избу.]
30* [Каждому мешало жить что-то назойливое; деду — боль в спине, бабке — злость и заботы, невесткам — горе, детям — голод [и], чесотка и страх, одной Ольге было покойно, она была всегда одинакова и ровна.]
31* [Во всем земство виновато — [это] они не понимали, что [за] такое земство, но это стали говорить с легкой руки фабрикантов и купцов.]
32* Шестой день, как Ольга ушла из м<е>бл<ированных к<омна>т, дома не ночевала; дочь беспокоилась; вечером томилась, плакала и в этот же вечер пошла добывать денег.
33* Мужики смерти не боятся, но болезней боятся; кутаются, лечатся; старухи часто соборовались. «У-ми-ра-а-ю!» Богатые мужики боятся смерти и не верят в царство небесное.]
34* [Брат Кирьяк, лесной сторож, пьяный, щурил насмешливо глаза и говорил в нос: «тоже, московские! тоже московские!», повторяя без конца.]
35* [Молодые лучше стариков.]
