– Подожди, – не верила своим ушам Саша. – Ты говоришь, продала комнату азербайджанцам?

– Ну да! Азербодам, азерам!

– А когда… Когда же они успели ее посмотреть?

– Да тут на днях. Пришли – тебя нет. Наверное, ты на работе была. Хотела я записку тебе оставить, потом, думаю, как-то…

– А их много, азербайджанцев-то?

– Ну смотри. Мужик, лет сорока пяти… Имя у него – оборжешься! Знаешь, как звать? Абдул-казы. У него жена и двое детей, вроде девочка и мальчик. Потом еще брат. У брата…

– А чем они занимаются? – перебила Саша.

– На рынке торгуют.

– Фруктами?

– Картошкой и луком! В Москву перебираться хотят. Но по закону надо сначала стать гражданином России, то есть купить что-нибудь в провинции…

Саша, не дослушав, ушла к себе в комнату, села на диван и опять стала думать.

Ну это уже совсем… Это же просто кошмар и ужас… Она знала, в каком направлении развиваются такие сюжеты: азербайджанцы оккупируют квартиру, им с Олей даже в туалет будет выйти страшно! Милиционеры только посмеются: нам что, пост в вашей коммуналке устанавливать? Вы представляете, сколько у нас таких? Полгорода.

У кого же ей попросить защиты? Кто сможет в этой ситуации помочь? Да и кто захочет? Нет, люди здесь, похоже, бессильны. Остается Бог…

…Дождавшись, когда Валентина и ее грузчики уйдут из квартиры, Саша стала собираться в церковь. Церквей в Городе теперь много. Старинные открывают, и новые строятся. В Заречье недавно построили деревянный храм во имя иконы Пресвятой Богородицы «Неупиваемая чаша». Икона эта, говорят, чудотворная, от пьянства помогает. В храме, чтобы к ней приложиться, выстраиваются километровые очереди.

На улице Володарского есть Рождественская церковь. И улица эта по-старому называется Рождественка. Как-то они с Нелли Константиновной и Олей ездили к литургии в Рождественский храм.

– К ранней обедне, – немного рисуясь, пояснила свекровь.

Она зашла за ними в длинной черной шелковой юбке и в маленькой кружевной косынке. Саша надела синий джинсовый сарафан, а Ольга не удосужилась даже снять свои вечные джинсы. Свекровь возмутилась: как же это так?! В Божий дом собрались! В храме надо и креститься, и кланяться, и на колени вставать… Но толком она сама ничего не знала, поэтому, повторив несколько раз про «кланяться, креститься и падать на колени», заговорила об архитектуре.

Искусство барокко – прекрасное, одухотворенное! Самый светлый стиль за всю историю существования Московской Руси. В провинции такие памятники большая редкость…

– Вы только взгляните на этот храм, до чего он стройный! В небо летит!

Нелли долго и с упоением рассказывала им о том, как обычное для русской архитектуры тяжеловесное строение, имеющее в основании крест и называющееся потому крестово-купольным, сменил в московском барокко уходящий в небо столп. Сверху его надстраивали тремя восьмигранными призмами, а самую верхнюю венчали куполом-луковицей.

– А сколько неповторимых декоративных украшений можно найти на фасаде храма! – восклицала Неля, не останавливаясь. – А окна какие – заметили? Огромные. Московское барокко отражает тяготение к большому свету!

Таким образом, их паломничество чуть было не превратилось в экскурсию. В результате они сильно опоздали на службу – стоять пришлось чуть ли не у самого входа. Но даже и здесь была страшная давка и толкотня. Лишний раз руки не поднимешь, чтобы перекреститься, тем более не упадешь на колени.

Саше запомнилось, как прихожане всем храмом пели молитвы. «Верую!» и «Отче наш». Свекровь тоже подпевала, а они с Олей помалкивали – не знали они молитв. Саша решила, что после службы непременно купит молитвослов и выучит слова. Но не купила.

После службы священник говорил проповедь – объяснял прихожанам евангельскую притчу о мытаре и фарисее. Фарисей благодарил Бога за то, что он во всех отношениях лучше мытаря. А мытарь смиренно стоял в церковном притворе и молил Бога: «Боже, милостив буди мне грешному». И вышел оправданным.

Саша подумала тогда, что в заучивании молитв наизусть тоже есть какое-то фарисейство. Во-первых, их смысл не до конца ясен ей. А во-вторых, наверное, лучше прийти к Богу с простой покаянной просьбой: «Боже, милостив буди мне грешному». Постоять на пороге – в притворе храма, просто помолиться и попросить. Хотелось бы, конечно, выйти оправданной…

Сначала Саша решила поехать в полюбившуюся ей Рождественскую церковь, но вдруг передумала. Стоит ли выбирать: тот храм или этот – сказано же: дом Божий. Она поспешно вышла из трамвая, свернула в переулок и скоро уже была на Благовещенской площади.

Благовещенский собор – главный в Городе. По большим праздникам в нем совершает литургию местный епископ. А во время своих визитов в Город здесь служит московский патриарх. В такие дни на Благовещенской площади выставляют милицейские кордоны. Многие рвутся за благословением к самому патриарху…

У входа в храм Саша ненадолго остановилась. Ослепительно белели мощные классические колонны, серьезно и строго глядел на нее фронтон, и даже крыльцо показалось вдруг неприступно высоким… Когда идешь к Богу, надо смириться. Попросить: «Боже, милостив буди мне грешному».

В чем ее грехи?

О, грехов так много, что перечесть ей не хватит пальцев.

Дмитрий. По меркам современной морали это не грех. Она любила его, он – ее. Между его женой и Сашей велась здоровая конкуренция. И шансов на победу у Саши было достаточно. Она уже приближалась к победе, но… вышло не так. Совсем даже не так… А может, дело в том, что на их семье лежит печать благословения Божьего? И оно сильнее брони защищает семью от… всяких темных сил. От татей – есть в нашем языке такое старинное слово. Тать означает «вор», но у него и другое значение есть. Тать означает «нечистый», «лукавый»… Это о ней!

Саша неожиданно отчетливо поняла, что не просто скучает по Дмитрию. Не просто любит его. Она мучается, страдает оттого, что не суждено сбыться ее честолюбивым планам, оттого, что ее победа не состоялась. А это уже называется по-другому – гордость. А гордость – это гордыня. А гордыня – это грех сатанинский…

«Боже, милостив буди мне грешной!

Господи, помоги мне исправиться! Я больше никогда, никогда не совершу ничего такого. Не посмею. Дмитрий должен остаться в своей семье. Дмитрий. И Павел. Павла я вообще не любила ни капли. Господи, не любила – просто тешила самолюбие. В глубине души я считала себя несправедливо обойденной. Всем: карьерой, деньгами, мужским вниманием! Прости меня, Господи, – в Твоем мире справедливо все!»

От понимания собственной темной греховности Саша тихо-тихо заплакала. Всегда она стремилась выглядеть спокойной, мягкой, интеллигентной. А в душе была другой – грязной и хваткой… Грязной – вот единственное правильное слово!

Но теперь на нее снизошло озарение! Какое счастье разобраться в самой себе. Впервые в жизни она заплакала от счастья. И как не похожи были ее теперешние тихие слезы на те злые и удушливые, которые Саша лила в коммунальном коридоре после их с Дмитрием очередного телефонного разговора.

В храме тем временем выключили верхний свет. На середину вышел молодой послушник со свечой.

«Шестопсалмие», – прошептал кто-то за спиной у Саши.

Она, инстинктивно осознав, что служба приближается к особенному, патетическому моменту, торопливо вытерла слезы и немного продвинулась вперед к центру храма.

«Господи, что ся умножиша стужающие ми. Многи восстают на мя, многи глаголят душе моей: несть спасения ему в Боге его. Ты же, Господи, заступник мой еси. Слава моя и возносяй главу мою. Гласом моим ко Господу воззвах и услыша мя от горы святые своея…»

Как будто «Шестопсалмие» не послушник читал – оно у нее внутри прозвучало! Это были ее слова покаяния, ее мольбы о прощении, ее робкие надежды на Божью милость. Боже, милостив буди мне