должны идти в костел, перед королем или за ним, или вести короля под руки, как был обычай. Они объявили, что вести короля под руки непригоже, грех большой вести кого-нибудь к присяге, тем более короля; согласились идти перед маршалком. Когда уже процессия двинулась, послы стали требовать, чтоб король в присутствии всех собственною рукою подписал обещанное утверждение. Король исполнил их желание, и они очень обрадовались, говорили: «Теперь видим, что вы искренно с нами поступаете, будет вечный мир». Они просили, чтоб король и царь всегда называли друг друга братьми; последовало и на это согласие. Король шел в костел с многочисленною свитою: кроме придворных, было при нем два архиепископа 16 светских сенаторов. Помолившись перед большим алтарем, король сел в кресла; архиепископ начал проповедь; так как по обычаю он часто вставлял латинские тексты и сентенции, то один из послов сказал литовскому канцлеру Радзивиллу, чтоб запретил проповеднику употреблять латинские слова, непонятные для них, послов; Радзивилл внутренно улыбнулся простоте этого народа, как сам рассказывает. По окончании проповеди архиепископ подал королю крест и присягу; король громко прочел присягу и, прибавя условие о гетманском договоре, поцеловал крест, но послы потребовали, чтоб о гетманском договоре была особая присяга, и король в другой раз должен был целовать крест, что очень утешило послов; за королем присягнули шесть сенаторов. По окончании присяги король, взявши грамоты, подал их князю Львову и сказал: «Надеюсь, что за божией помощию будет у нас крепкая и вечная приязнь с государем вашим, братом моим; отдайте в его руки этот задаток нашего братства и кланяйтесь ему от моего имени по-приятельски». Послы низко поклонились; архиепископ начал петь «Те Deum», и в то же время раздалась пушечная пальба. На эту невиданную до того времени церемонию смотрели с хор папский нунций и посол флорентийский.

Послы обедали у короля, были у него и на потехе, «а потеха была, как приходил к Иерусалиму ассирийского царя воевода Алаферн, и как Юдифь спасла Иерусалим». Но после потехи послы должны были исполнить печальное поручение: Михаил приказал им выпросить у короля тела Шуйских, царя Василия, его брата Димитрия и жены последнего; в наказе говорилось: «Если за тело царя Василия поляки запросят денег, то давать до 10000 и прибавить, сколько пригоже, смотря по мере, сказавши однако: „Этого нигде не слыхано, чтоб мертвых тела продавать, а за тело Димитрия Шуйского и жены его денег не давать: то царскому не образец“. Когда послы сказали об этом панам, те отвечали, что донесут королю, и прибавили: „Отдать тело не годится; мы славу себе учинили вековую тем, что московский царь и брат его лежат у нас в Польше и погребены они честно, и устроена над ними каплица каменная“. Послы сказали на это: „Царя Василья тело уже мертво, прибыли в нем нет никакой, а мы вам за то поминки дадим, что у нас случилось“, и посулили послы канцлеру коронному Якобу Жадику десять сороков соболей, и другим поминки посулили немалые. Тогда паны сказали: „Мы донесем об этом королевскому величеству и советовать ему будем, чтоб тело отдать“. Скоро послам дали знать, что король согласен; Жадик и Александр Гонсевский сказали им: „Королевское величество велел вам сказать, что он тело царя Василья Ивановича и брата его велел отдать, любя брата своего, великого государя вашего, а если б был Сигизмунд король, то он бы ни за что не отдал, хотя б ему палаты золота насыпали, то он и тогда бы ни одной кости не отдал“. Посольские дьяки отправились в каплицу вместе с королевским шатерничим и будовничим, которым она была приказана. Гробы находились под полом; когда дьяки велели взломать пол, то увидали под ним палатку каменную, а в палатке три гроба, один на правой стороне, а два на левой, последние поставлены один на другом; одинокий гроб на правой стороне был царя Василья, на левой, наверху, — князя Димитрия, а под ним — жены его. Из земли тела вынули честно, встречали их на дороге из села Ездова к Варшавскому посаду послы, стольники и дворяне со всеми людьми с великою честью; послы велели сделать новые гробы, посмолить и поставить в них старые гробы. Король прислал атлас золотный турецкий да кружева кованые золотные, да гвозди серебряные, велел гроб царя Василия обить, на гроб князя Димитрия прислал бархат зеленый, а на княгинин гроб — камку зеленую, и отпустил король тела с великою честию, но сенаторам и ближним королевским людям за этот отпуск дано соболей на 3674 рубля.

10 июня с утра в Кремле московском загудел реут, и народ повалил к Дорогомилову навстречу телу царя Василия. От Дорогомиловской слободы до церкви Николы Явленного на Арбате тело несли на головах дети боярские из городов, а за телом шли Рафаил, епископ коломенский, архимандриты, игумены и протопопы, которые были назначены встречать тело в Вязьме; за телом шли послы, князь Львов с товарищами. У церкви Николы Явленного встречал тело Павел, митрополит крутицкий, и новоспасский архимандрит Иосиф, с ними всех церквей деревянного города попы и дьяконы со свечами и кадилами; тут же встречали бояре, князь Сулешов да Борис Михайлович Салтыков, да окольничий Михайла Михайлович Салтыков в смирном (траурном) платье; служилые люди, гости и купцы, встречавшие вместе с боярами, были также все в смирном платье. От Николы Явленного тело несли в Арбатские ворота Вздвиженкою к Каменному мосту (через Неглинную в Кремль) дворяне московские на плечах. Патриарх Иоасаф со всем освященным собором встретил тело у церкви Николы Зарайского (что у Каменного моста деревянный храм), в ризах смирных, и, учиня начало по священному чину, пошел за телом, которое внесли в Кремль через Ризположенские ворота. Когда поравнялись со двором царя Бориса, то зазвонили во все колокола и тело внесли в Архангельский собор в передние двери от Казенного двора; государь встретил у собора Успенского, не доходя рундука, за государем были бояре, думные и ближние люди, все в смирном платье; в Архангельском соборе пели панихиду большую, а погребение было на другой день, 11 июня.