Тем временем прилетела другая муха, или та же самая, и села на угол рта Слотера. Он не шевельнулся, не открыл глаз. Муха неспешно двинулась по нижней губе, трепеща крыльями, готовая взлететь при малейшем признаке опасности. И ползла, ползла, как по обрыву над лесистой долиной.

Когда она доползла до середины губы, рот шевельнулся с неуловимой быстротой, раздался быстрый сосущий звук — и мухи не стало.

Мэтью показалось, будто что-то хрустнуло еле слышно.

Слотер открыл глаза, уставившись на Мэтью. Зрачки чуть отсвечивали красным, и когда он улыбнулся, на переднем зубе висели остатки раздавленной мухи. Потом глаза у него снова закрылись, он отвернулся от солнца и затих.

— Все там в порядке? — спросил Грейтхауз, обратив внимание, очевидно, что Мэтью чуть не подпрыгнул на сиденье.

— Да. — Мэтью сам услышал, что голос прозвучал на пол-октавы выше обычного. Попробовал снова, получилось уже лучше: — Да, все нормально.

— У тебя шляпа съехала, — заметил Грейтхауз, окинув его взглядом. — Хочешь взять вожжи?

— Нет. — Он поправил сбившуюся треуголку. — Спасибо.

Филадельфийская дорога тянулась сквозь леса Нью-Джерси. Шагали лошади, вертелись колеса фургона, но никогда еще для Мэтью путь не тянулся так долго. Дорога загибалась вправо, снова выпрямлялась и уходила влево, снова, снова и снова. А лес по обеим сторонам — менялся ли он вообще, не был ли просто нарисован на заднике? Да нет, все как обычно — вон показалась ферма на холме в окружении возделанных полей. Изящно перебежал дорогу олень. Два ястреба кружили в осеннем небе. Мир продолжал вертеться, время не остановилось.

Медленно проехала назад серая каменная стена и дом за ней, выдержавший непогоды куда хуже, чем стена — крыша провалилась внутрь. Его обитатели, кто бы они ни были, давным-давно куда-то перебрались, и поля заросли сорняками и кустарником. Большой дуб с узловатыми сучьями справа от дома, казалось, всем своим видом говорил Мэтью, что человек может поливать эту землю потом и слезами, может преодолевать тысячи трудностей и лишений, даже на миг улыбнется ему судьба и даст прокормить себя и семью, но успех или провал на этой земле решается силами природы, и даже жизнь и смерть зависит от них. Пусть человек считает себя хозяином, на самом деле он здесь лишь постоялец.

Звякнули цепи Слотера, и Мэтью невольно подобрался.

— Можно мне воды? — спросил арестант.

Мэтью достал из-под сиденья флягу, открыл и налил Слотеру в сложенные ковшиком руки. Тот молчаливо выпил, как животное. Мэтью убрал фляжку и сел, как сидел раньше — пистолет на коленях, рука на рукояти.

Слотер оглядел местность — только густой лес по обе стороны дороги.

— Сколько я спал?

Мэтью пожал плечами, не желая втягиваться в очередной разговор.

— Насколько я понимаю, скоро река. Не скажете, сколько еще до нее?

— Какая разница? — спросил Грейтхауз, кидая взгляд назад. — Когда доедем, тогда доедем.

— О, разница есть, сэр. Очень большая разница, для нас для всех. Видите ли, как я уже вам сообщал, время уходит.

— Не начинай снова.

— Дайте мне прийти в себя.

Слотер попытался сесть прямее, и цепи лязгнули, как когти дьявола по черепичной крыше.

— Прекратить! — рявкнули Мэтью и Грейтхауз почти одновременно.

— Нет нужды тревожиться, джентльмены. Я уверяю вас, что отлично скован. Ладно, бог с ним. Я так думаю, что мы уже проехали каменную стену и примету, которая называется «Дуб Гидеона». Это давно уже было? — Ответа он не получил. — Наверное, не слишком. Примерно через полмили вы увидите дорогу, ответвляющуюся влево. Скорее даже не дорога — так, колея. Я бы предложил вам подумать о том, чтобы на нее свернуть, пока время не вышло.

— Что ты там бормочешь, черт тебя побери?

Судя по голосу, терпение у Грейтхауза уже истощилось.

— Время выйдет для вас и для мистера Корбетта, сэр, когда вы заведете фургон на паром. Потому что, когда мы переедем реку, — продолжал Слотер так же спокойно и непринужденно, — вы потеряете шанс обрести состояние, к которому вас могу отвести я, и только я.

После долгой и глубокой тишины, когда слышен был только скрип колес, позвякивание упряжи, стук дятла на сосне и далекое пение обманутого погодой петуха, раздался взрыв смеха. На этот раз не удары похоронного колокола, а рев пьяного сумасшедшего.

Никогда еще Мэтью не слышал, чтобы Грейтхауз так самозабвенно ржал. Он даже испугался, что сейчас Грейтхауз не только вожжи выпустит, но сам свалится в траву с побагровевшим от хохота лицом.

— Вот это здорово! — выдохнул он наконец, когда снова обрел дар речи. На глазах у него выступили слезы. — Отличная попытка, Слотер! Теперь я знаю, как ты оказался в дурдоме. Ты ведь и вправду сошел с ума.

И он зафыркал — как решил Мэтью, пытаясь подавить веселье.

Слотер не изменился в лице. То есть остался совершенно бесстрастен, если не считать слегка приподнявшихся бровей:

— Я был бы вам очень признателен, сэр, если бы вы не забывали обращаться ко мне как джентльмен.

— Ну что ж, мистер Слотер! — Сквозь сдерживаемый смех Грейтхауза снова стала проступать злость. — Ты нас считаешь парой отъявленных дураков? Свернуть с дороги хрен его знает куда? О господи!

— Не надо себя сдерживать, — ответил шелковый голос. — Когда отсмеетесь и сможете слушать, имея хоть сколько-нибудь смысла между ушами, дайте мне знать. Но я вам сообщаю, что эта дорога ведет в определенное место, где вас ждет симпатичный ларец с золотом.

— Хватит. — Твердость в голосе Грейтхауза говорила, что глупости кончились. Он хлестнул вожжами, потом еще раз, сильнее, но кони отказывались спешить. — В тюрьме расскажешь нам, где оно.

— А теперь кто из нас безумец, сэр? За каким хреном шестнадцати дьяволов стану я вам рассказывать, оказавшись в тюрьме? Весь смысл этого действия в том, чтобы мне в тюрьме не оказаться.

— Окажешься, никуда не денешься. Заткнись.

— Мистер Корбетт? — Пронзительный взгляд Слотера переместился к Мэтью. — Я уже говорил, что вы мне кажетесь наиболее разумным в вашей компании. Могу я хотя бы объяснить, о чем я говорю?

— Нет! — отрезал Грейтхауз.

— Мистер Корбетт? — настаивал Слотер. — Поворот скоро появится. И когда мы его проедем и переправимся, никто из вас не захочет возвращаться, и вы потеряете возможность, которую я никому на свете не предлагал и не предложил бы, если бы не… если бы слегка не беспокоился о своем будущем. — Он подождал, давая Мэтью подумать. — Позвольте мне сказать?

— Что ж, занимательно будет! — презрительно пыхнув, заметил Грейтхауз. — Байки сумасшедшего! Давай выкладывай!

— Благодарю вас. Знаете ли вы, почему квакеры поставили констеблей — я бы их назвал вооруженными наемниками, точнее было бы, — чтобы сопровождать кареты и защищать путешественников на этой дороге? Потому что мы с Рэтси действовали чертовски удачливо. Работали на большаке между Филадельфией и рекой около двух лет, джентльмены. В любую погоду, которую только можно себе представить. Боюсь, что мы создали дороге дурную славу. Квакеры нервничали из-за своей незапятнанной репутации сторонников закона и порядка, вот они и наняли стрелков, и бедняга Рэтси со свинцом в голове умер прежде, чем упал на землю.

— Как жаль, что второй выстрел тебя не… — Грейтхауз поискал слово, — не выбрил из этого мира.