в те времена. Он гласит: «Союз французских якобинцев и английских министров; представителем первых является гражданин Меэ, а английских министров — господа Хэммонд, Йорк и лорды Пелгам и Хоксбери. Дополненное описанием уловок Фр. Дрейка, его корреспонденцией, его планами действий и т.д.».
Что же это за непонятный «союз» между английским правительством и ненавистными для него якобинцами, «представленными» неким Меэ? И зачем к тому же приплетен здесь известный нам английский дипломат и разведчик Френсис Дрейк? Конечно, этот «союз» существовал лишь в заявлениях правительства первого консула Бонапарта, которое, чтобы укрепить свое положение, пыталось изобразить своих противников слева — революционеров-якобинцев — агентами Англии и даже сообщниками роялистов. Все это было только лживой пропагандой, и книга, о которой здесь говорится, была написана отчасти для того, чтобы как-то подкрепить клеветнический вымысел. Но речь в ней идет совсем о другом, и главная цель ее также другая, тесно связанная с «уловками Френсиса Дрейка».
Наполеон быстро понял, что похитить Дрейка не удастся. Надо было придумать что-то иное. А исполнение придуманного плана было поручено некоему Меэ де ла Тушу. Полицейский чиновник при Людовике XVI, в годы революции — разведчик, выполнявший поручения в Польше и России, рядившийся по возвращении в крайнего революционера, служащий Парижского, городского управления (коммуны), журналист в период якобинской диктатуры, участник тайных революционных организаций в годы Директории (быть может, в качестве правительственного осведомителя), вскоре генеральный секретарь военного министерства и опять служащий министерства полиции, возглавленного Жозефом Фуше, — таков был путь, пройденный этим человеком. Однако в период Консульства Меэ де ла Туш первоначально сильно просчитался. Не поверив в прочность нового режима, он оказался замешанным в действия политической оппозиции, причем, по-видимому, одновременно установил связи и с якобинцами, и с роялистами. Его арестовали и сослали. Освободившись из заключения, Меэ де ла Туш даже съездил в Лондон к брату Людовика XVIII графу д'Артуа с проектом объединения всех противников первого консула, но роялисты отнеслись с подозрением к бывшему якобинцу. Меэ де ла Туш тогда решил снова круто сменить политическую ориентацию, тем более что и деньги подходили к концу. Это было в начале 1803 г., во время кратковременного перерыва в войне между Англией и Францией. Меэ де ла Туш явился с предложением услуг к французскому послу в Лондоне.
Услуги проходимца оказались очень кстати французскому правительству.
А Меэ спешил доказать свое усердие. Именно он был тем полицейским агентом, которому ничего не подозревавшие шуаны сообщили о приезде в Париж Кадудаля. Наполеон решил использовать Меэ де ла Туша против Дрейка.
Получив новое поручение, Меэ отправился на английский остров Гернси, расположенный близ французского побережья и служивший одним из центров британской разведки. Меэ удалось быстро завоевать доверие Доила, губернатора острова. Меэ разъяснил ему, что он, Меэ, — роялист и член тайного «якобинского комитета», ставящего целью свергнуть Бонапарта. Для пущего правдоподобия Меэ без удержу распространялся на тему о том, что, конечно, ряд членов комитета — неисправимые якобинцы, но большинство его участников легко можно привлечь на сторону «законного короля». Для этого Людовик XVIII и принцы королевского дома должны вести себя таким образом, чтобы привлечь к себе этих бывших якобинцев. У комитета есть средства свергнуть Бонапарта, имеются сторонники среди служащих министерства иностранных дел и в полиции. Меэ должен обо всем этом поскорее сообщить английскому правительству, чтобы оно, всегда поддерживавшее роялистов, не пропустило удобного случая. Генерал Доил поспешил, разумеется, известить о такой чрезвычайно важной новости Лондон. Но в английской столице не очень-то доверяли французу со столь подозрительным прошлым и не спешили с ответом. Тогда Меэ, дабы заставить поторопиться флегматичных британцев, конфиденциально поведал генералу Дойлу, что имеет при себе также план французской высадки в Ирландии. Но и это не ускорило прибытия ответа. Губернатор Доил первым не выдержал, порекомендовав Меэ самому немедля отправиться в Лондон и постараться заставить себя выслушать. А когда Меэ мимоходом заметил, что несколько поиздержался в дороге, Доил одолжил ему 10 луидоров в счет будущих субсидий, которые француз должен был получить от английского кабинета.
В Лондоне все усилия Меэ оказались тщетными. Ему просто не верили. После долгих хлопот он был принят каким-то мелким чиновником министерства иностранных дел; тот выслушал рассказ француза о «тайном комитете», — и дальше дело не пошло. А тем временем кончились деньги, отпущенные Фуше, и луидоры губернатора Доила. Пришлось брать взаймы, и вскоре кредиторы упрятали тайного французского агента в долговую тюрьму. Спасло Меэ то, что ему еще до этого довелось познакомиться с Бертраном де Мольвилем, который до революции был королевским министром морского флота и теперь находился в эмиграции. Мольвиль поручился за Меэ на 48 часов, и тот на двое суток очутился на свободе.
У находчивого мошенника уже возникла новая идея. Он разыскал знакомого французского фабриканта Бода, который, воспользовавшись заключением мира, приехал в Англию по своим торговым делам. Бод, сам того не подозревая, превратился в козырную карту посланца Фуше. Меэ всюду разъяснял, что Бод — курьер, присланный из Парижа от «тайного комитета», который был обеспокоен отсутствием вестей от своего представителя. Курьеру было, оказывается, дано строжайшее указание не сообщать никому о своей миссии, кроме как самому Меэ. Мольвиль был окончательно убежден появлением этого неожиданного курьера и поехал к знакомому ему лорду Хоксбери. На этот раз лед недоверия был сломан. Мольвиль вернулся с 50 ф. ст. для Меэ, переданными ему английским министром, а также с советом очень осторожно «управлять» якобинцами в «тайном комитете». Целую неделю фабрикант Бод ходил неразлучно с Меэ, который из предосторожности не отпускал его ни на шаг, даже ночью спал с ним в одной комнате. Потом Бод уехал, так и не раскрыв рта, чем окончательно убедил всех в правдивости рассказа, сочиненного Меэ.
Еще до отъезда Бода Меэ успел составить обширный меморандум о планах «тайного комитета», включавших восстания в ряде областей Франции и занятой французскими войсками Швейцарии (чтобы отрезать наполеоновским войскам в Италии пути отступления на родину). Меморандум был принят весьма благосклонно в английских правительственных сферах, судя по тому, что Меэ стали выплачивать большое жалованье впредь до осуществления похвальных намерений комитета. Англичане сделали только одну оговорку: Меэ должен дать обязательство ничего не сообщать о «тайном комитете»… французским роялистам, а то, чего доброго, сведения могут просочиться и во Францию. Меэ без колебаний дал требуемое обещание, которое было не очень обременительным, особенно если учесть то количество звонкой монеты, на которое оно было обменено. Наконец настала пора действовать, и Меэ отбыл из Лондона, снабженный двумя паспортами, переданными ему английской разведкой. Один из этих паспортов был выдан на имя Меэ де ла Туша, «высылаемого из Англии по подозрению в якобинстве», а второй — на имя Станислава Яблоньского, «польского дворянина, путешествующего по своим делам». Перед отъездом Меэ вручили 200 луидоров на дорожные расходы и 500 ф. ст. на нужды «тайного комитета».
Из Лондона Меэ направил свои стопы в Мюнхен, столицу Баварии, прямо к английскому послу сэру Френсису Дрейку, который был уполномочен из Лондона передавать необходимые денежные субсидии «тайному комитету». Меэ получил также инструкции для передачи английским диверсантам во Франции. (Они собирались захватить крепость Гюнинг и город Безансон на востоке Франции.) Обговорив все детали с Дрейком, Меэ мог наконец закончить свое путешествие и возвратиться в Париж. Вскоре из французской столицы Дрейка стали осаждать настойчивыми требованиями денег: 250 ф. ст. ежемесячно требовалось для самих членов «тайного комитета», потом — золото для посланного комитетом в Савойю эмиссара, 100 ф. ст. — для одного «доброго республиканца», который может оказаться полезным, а также необходимые средства на покупку лошадей, нужных для секретных курьеров, деньги на карету, на слуг. Воображение никогда не подводило Меэ. Вскоре он сообщил Дрейку о создании подпольной типографии, потребовавшей немало расходов. Английскому послу пришлось высылать деньги на оборудование для типографии, для оплаты журналиста, вызвавшегося писать памфлеты против Бонапарта, (для этой цели понадобилось 150 ф. ст.). 16 ф. ст. составляли ежемесячное жалованье рабочих типографии, 372 ф. ст. (главное — точность!) поглотила закупка необходимой бумаги, 30 ф. ст. — изготовление печатей будущего «временного правительства». 200 ф. ст. ушли на оплату служащих, которые обязались взорвать пороховые склады. Немало средств съедали и взятки чиновникам министерства иностранных дел, чтобы выудить у них информацию, пересылавшуюся в Мюнхен. Дрейк платил и платил…
Правда, французская полиция не хотела все ставить на одну-единственную карту. К Дрейку и еще одному английскому дипломату, Спенсеру Смиту, с предложением услуг обращалось несколько лиц, внешне
