во Франции. Для нас представляет интерес лишь процитированная в «Воспоминаниях…» заметка из «Мбнитера» от 18 жерминаля III года (7 апреля 1795 г.), касающаяся матери мемуариста графини Рошуар: «Имелся план похищения королевы из тюрьмы; участниками заговора были бывшая графиня Рошуар и известный Эбер, именовавшийся „отцом Дюшеном“. Иностранная коалиция дала деньги. Эбер, требовавший 2 млн., уже получил 1 млн. и должен был получить другой после осуществления этих планов. Однако его охватил страх, и он стал доносчиком». Отметим, что у Рошуара не вызывала ни малейшего сомнения правдивость этой заметки в «Монитере». А он безусловно был осведомлен о заговоре со слов своей матери. Более того, граф предваряет выдержку из «Монитера» следующей фразой: «Объединив свои усилия с действиями барона Батца, она[29] предоставила большую часть той суммы, которая была нужна, чтобы купить помощь». Процитировав далее «Монитер», Рошуар добавляет: «Чтобы подкупить тюремных сторожей и предупредить несчастную узницу, требовались большое благоразумие и исключительная активность. Моя мать обладала только последним из этих качеств и слепо ринулась в предприятие, не взвесив ни шансы на успех, ни угрожающие опасности». Далее Рошуар рассказывает, что властям стало известно о роли его матери в заговоре и что был отдан приказ о ее аресте. Он подробно повествует о том, как ей удалось скрыться и бежать в Англию.

Рассказ о вовлеченности Эбера в заговор, приводимый из «Монитера», вплетается, таким образом, в изложение других событий, которых мемуарист был свидетелем или которые узнал из первых рук — от своей матери. Но рассказала ли графиня сыну об участии Эбера или он лишь впоследствии узнал об этом, перечитывая «Монитер»? Процитирован ли «Монитер» для придания большего авторитета всему тому, что написано мемуаристом о заговоре, или чтобы намекнуть, что как раз вопрос об участии Эбера известен автору воспоминаний только из этой газеты, а не из уст его матери?

Таким образом, остается неясным, являются ли мемуары графа Рошуара источником, независимым от «Монитера», свидетельствующим об участии Эбера в заговоре или только повторяющим в этом отношении сведения, напечатанные в этой официозной газете. Но говорилось ли там что-либо еще по интересующему нас вопросу? Обращение к соответствующему номеру «Монитера» показывает, что Рошуар процитировал лишь часть небольшой заметки, точнее, «письма из Базеля», датированного 23 марта 1795 г. Письмо это начинается так: «Нетрудно обнаружить золото и руку заграницы во всех фракциях, которые терзали французов, увековечивая революцию. Повсюду, где имеются эмигранты из числа знати, и особенно в Швейцарии, где они почти все пребывают, ходят рассказы, драгоценные для истории французской революции. Вот один из их числа». Потом идет текст, цитированный (с небольшими неточностями, не меняющими общего смысла) Рошуаром. Сразу после этого идут заключительные фразы: «Эти детали вполне достоверны. Они могут, в числе многого прочего, бросить яркий свет на отношения, которые существовали между Коммуной — Пашем[30] и иностранной коалицией».

Полный текст «письма из Базеля» позволяет сделать ряд важных предположений. Прежде всего почему среди многих «рассказов», ходивших в эмигрантских кругах, автором заметки был избран именно тот, в котором фигурировал Эбер? Только ли потому, что детали этой истории, как он утверждает, «вполне достоверны»? Добавим, что, поместив вышеприведенный рассказ, «Монитер» впоследствии ни разу (по крайней мере до государственного переворота, произведенного Наполеоном Бонапартом) не возвращался более к этому эпизоду и вообще не упоминал фамилию эмигрантки Рошуар. Напрашивается вопрос: не было ли у редакции «Монитера» каких-то особых мотивов для публикации 7 апреля 1795 г. «письма из Базеля»? Ответ очевиден: безусловно были. Письмо было напечатано в условиях все более ухудшавшегося снабжения хлебом бедных слоев населения столицы и быстро нараставшего вследствие этого народного недовольства, которое вылилось в выступления парижских предместий 12 жерминаля и 1 прериаля. «С 27 вантоза и вплоть до 12 жерминаля, — констатировал знаменитый советский историк Е. В. Тарле, — не проходит дня без более или менее многолюдных сборищ». Участились нападения на обозы с хлебом, и для объяснения этого термидорианцы были склонны прибегать к ссылкам на интриги иностранных агентов или кивать на крайне левую часть Конвента — последних монтаньяров, еще оставшихся в его рядах. Учитывая это, трудно не усмотреть в «письме из Базеля» попытку представить «отца Дюшена», ставшего одним из идеологов парижских санкюлотов, в качестве агента роялистов и вражеских государств. В этом случае не так уж важно, учел ли корреспондент правительственного официоза настроения своих парижских патронов, выпячивая историю о сговоре Эбера с графиней Рошуар на фоне многих других распространенных тогда среди роялистской эмиграции, или же само письмо было соответствующим образом отредактировано (а то и вовсе сочинено) в редакции «Монитера». Тем более что в его редакции должны были быть люди, более или менее осведомленные об обвинениях, не только официально выдвигавшихся властями против Эбера во время его процесса в Революционном трибунале, но и об обвинениях, скрытых от публики и оставшихся погребенными среди секретных бумаг Комитетов общественного спасения и общественной безопасности, а также того же трибунала. Вместе с тем эта осведомленность могла быть лишь частичной — именно этим может объясняться утверждение о том, что Эбер донес о существовании заговора. Однако на деле Эбер, постоянно разоблачая на страницах «Пер Дюшен» роялистские интриги, ни словом не упомянул о заговоре, в котором выступал участником наряду с графиней Рошуар. Напротив, Эбер довольно неубедительно оправдывался против обвинений, выдвинутых против него К. Де-муленом, печатно заявляя, что, мол, роялисты подсылали к нему бывшую графиню Рошуар, но он будто бы «несколько раз прогонял» эту «старую греховодницу». Все сказанное, однако, не исключает ни того, что в «письме из Базеля» действительно пересказывались слухи, ходившие среди эмигрантов, ни того, что они могли в какой-то мере или полностью соответствовать действительности.

Еще одна гипотеза была предложена довольно известным историком П. Сен-Клер Девилем. Она изложена в его нашумевшей в свое время книге «В поисках Людовика XVII».

Аргументы Сен-Клера Девиля сводятся в основном к следующему. Эксгумация трупов, произведенная на кладбище Сен-Маргерит во время Реставрации и в последующие годы, показывает, что похороненный там юноша не был дофином (обследование скелета доказывает, что речь шла о подростке, которому было значительно больше, чем 10 лет). Присутствие дофина в Тампле можно доказать лишь до 10—11 плювиоза II года (30—31 января 1794 г.), а после этого лишь наличие какого-то заключенного в запертой комнате на втором этаже. Меры, принятые вслед за неожиданным визитом двух членов — Гупило де Фонтене и Ревершона в Тампль в ночь с 7 на 8 брюмера (28—29 октября 1794 г.), указывают на то, что после этой даты похищение дофина стало невозможным. Следовательно, оно было осуществлено в период между 30—31 января и 28—29 октября 1794 г.

Те изменения в правилах содержания дофина, которые позволяли скрыть похищение, были произведены по приказам руководства Коммуны — Шометта и Эбера или по крайней мере последнего, который более непосредственно занимался контролем над тюрьмой Тампль. Из переписки Л. де Фротте с Шарлоттой Аткинс следует, что при тайной встрече вождя конституционных роялистов графа Пюизе с У. Питтом, состоявшейся в конце сентября или начале октября 1794 г., француз заверил британского премьера, что дофин похищен из Тампля и находится в руках его, Пюизе. Правда, сам Пюизе прожил до 1827 г. (и к гому же, добавим, в Англии, где ему нечего было считаться с интересами сменявших друг друга режимов во Франции). Он написал оставшиеся неоконченными «Мемуары» в шести объемистых томах. После его смерти в Британский музей попали наброски к последующим томам «Мемуаров» и чрезвычайно обширная переписка — и нигде в этих бумагах нет ни малейшего упоминания об организации бегства и последующей судьбе дофина. Точнее, наоборот, во втором томе «Мемуаров» можно прочесть:

«Робеспьер, по политическим мотивам или из боязни, должен был по крайней мере сохранить жизнь дофина. Совершение преступления досталось его преемникам. Причина и обстоятельства смерти дофина являются одной из тех страшных тайн, распутать которую способно только время». Приводя всю эту цитату, Сен-Клер Девиль считает, что она «чрезвычайно туманна и может быть истолкована при желании как угодно». Что же касается молчания Пюизе вообще о похищении, то оно, конечно, «может показаться странным, но его нельзя, однако, рассматривать как опровержение отстаиваемой гипотезы». Пюизе молчал, поскольку увезенный из Тампля дофин либо умер через несколько месяцев, либо после ряда неудачных выступлений роялистов в 1795 и 1797 гг. был увезен в Америку (в Канаду), где следы его были потеряны. Если бы Пюизе публично заявил об этом, его обвинили бы в обмане и сторонники Людовика