Сегодня постоянно звонил телефон. Поскольку отец еще не вернулся с соревнований, а матери было строго-настрого приказано делать вид убитой горем женщины, которая потеряла сына, Стас трубку не брал. Мать пришла из магазина, опасливо покосилась на телефон – ей было жутко произносить вслух слова о смерти Стасика.

– Может, отключить его? – робко спросила она.

– Нельзя. Должен звонить Смирнов, – вяло возразил сын.– Возьми трубку, послушай, кто.

Женщина повиновалась, чтобы Стас не нервничал, ему и так худо.

– Алло?

Ее лицо исказилось, и она начала невразумительно бормотать что-то о похоронах: язык заплетался, губы дрожали, – выходило правдоподобно.

– Кто это был? – спросил Киселев, когда мать положила трубку и всхлипнула.

– Господи! Грех-то какой... из живого делать покойника. Дурная примета.

– Хочешь, чтобы я умер по-настоящему?

Мать заплакала, нашла в кармане носовой платочек, прижала к глазам, запричитала:

– Что ты наделал, Стасик? Почему на тебя напали? Может быть, ты деньги в долг взял? Так скажи, признайся... мы с папой найдем, отдадим. У нас бабушкин дом есть, продадим, рассчитаемся.

– Кто звонил?

– А? Женщина какая-то... говорит, с работы. О тебе спрашивала. Ой, Стасик, у меня язык не поворачивается произносить такое! Когда это кончится, как мы будем людям в глаза смотреть?

Стас сердито засопел, он и сам об этом думал. Разговор с матерью вывел его из заторможенности, апатичной дремы.

Новый звонок заставил его вздрогнуть. Опять телефон? Нет... похоже, звонят в дверь.

– Кто-то пришел, – испуганно прошептал он. – Иди, только не открывай.

– Я посмотрю в глазок.

Дверь все же открылась, из прихожей раздались голоса. Стас вжался в диван, на котором лежал, – захотелось исчезнуть, испариться. Неужели...

Додумать страшную мысль ему помешал Всеслав: он шумно вошел, неся с собой холод и запах французского одеколона.

– Это я, – добродушно улыбнулся сыщик. – Отбой воздушной тревоги.

После происшествия в метро отношения между Смирновым и его клиентом стали более доверительными, близкими.

– Мне не до шуток, – проворчал Киселев.

– А я по серьезному делу. Расскажи-ка мне, друг, подробнее о Марине.

– Что, например?

– Ну, какое у нее было тело... чем она болела? Особые приметы были?

Глаза Стаса подернулись дымкой ужаса, он побледнел и затрясся.

– Ее на... нашли? М-мертвую, да? Мертвую? Я так и знал, я чувствовал! Боже мой...

– Не паникуй. Ты на вопросы отвечай, – успокаивающе похлопал его по руке сыщик. – Сейчас все выясним.

– Тело... обыкновенное... небольшого роста, худощавое... как будто слегка неразвитое. Это от плохого питания. А чем болела? Сердце прихватывало... ревматизм ее с детства мучил, малокровие. Так они с Вероникой говорили.

– Больше ничего?

– Вроде нет. Хотя... у нее на ноге шрам есть... был. Да? Ее убили?

Сыщик отрицательно качнул головой.

– Давай пока про шрам. Как он выглядел?

– Круглый, светло-коричневый... размером с орех. От ожога!

– Где?

– На коленке. Я когда ей искусственное дыхание делал... шрам мне в глаза бросился. Юбка чуть задралась, вся кожа белая до синевы... а шрам выделяется, будто родимое пятно. Ничего особенного. Странно...

– Что странно? – уточнил Смирнов. – На коленку можно кипяток пролить, мало ли чего? Обычное дело.

– Странно, что я про шрам вспомнил! – заволновался Стас.

– Ты молодец, очень помог. Отдыхай, а я пошел.