– Вот в чем дело! Не думал, что женщины интересуются ремонтом. Цокольный этаж не совсем готов... недостроен. Часть комнат на втором этаже предназначена для гостей, это задумка моего отца, которой я не разделяю. Он собирался устраивать в Рябинках чуть ли не гостиницу для друзей семьи. Когда было решено, что в доме поселюсь я, тогда еще холостяк, нужда в гостевых спальнях отпала. Поэтому они и стоят закрытыми.

– Почему ты ничего не говорил мне? – остыла Феодора.

– Наверное, у тебя слишком богатая фантазия! – усмехнулся-таки Владимир. – Помнишь нашу встречу на минойских развалинах? Твой наряд, клубок золотых нитей? Ты любишь придумывать нечто экстравагантное, выходящее из ряда вон. И это хорошо! Меня захватила твоя выдумка, очаровала! Наверное, ты и про закрытые комнаты что-нибудь нафантазировала, якобы я там тайно развлекаюсь с любовницами. Или прячу беглых преступников. Никто ведь не станет искать их здесь. А?

Его красноречие неприятно поразило Феодору. В последнее время муж отделывался от ее вопросов короткими фразами, а то и вовсе молчал. Откуда эти многословные тирады?

– Все равно, мог бы показать хозяйке ее владения, – смягчила она тон. – В том числе и цокольный этаж.

– Ты меня о нем не спрашивала, а мне и в голову не приходило водить тебя по недостроенному подвалу и пыльным пустым комнатам. Зачем? Разве в доме мало жилой площади? Тебе тесно, милая?

Он с трудом сдерживал смех.

– Должна же я следить за порядком.

– На это есть Матильда, – парировал Владимир. – Не для того же я плачу деньги домработнице, чтобы моя жена бродила по дому с веником и тряпкой? Обеспечить супруге праздность, изобилие и комфорт – обязанность мужчины. Ты не разлюбила меня, надеюсь, за мою заботу?

Феодора опустила глаза. Но и не глядя на мужа, она ощущала на себе его пристальный внимательный взгляд. Хотелось сказать колкость, наподобие: «Изобилие и праздность нам обоим обеспечил уж никак не ты, любезный муженек, а твой отец». Она закусила губу, чтобы удержаться.

– Минойские принцессы умели предвидеть будущее, – вдруг заявил Владимир. – Могла ли ты подумать, что моя мать уйдет из жизни так безвременно? И что отец, вскоре после ее смерти, окажется на грани гибели? Он почти перестал садиться за руль. Интересно, что его заставило вновь сделать это? И почему его новый «Мерседес» на повороте теряет колесо? Может, ты подскажешь?

– Откуда я знаю?

– Кстати, а как ты оказалась на месте аварии?

У Феодоры потемнело в глазах, во рту пересохло. Она потянулась за чашкой с чаем, неловко задела ее и перевернула. Заварка потекла по скатерти.

– Матильда! – крикнула она, хотя знала, что домработница глуха.

Владимир, потешаясь над ее растерянностью, скрывал это за вежливой улыбкой.

– У тебя нервы расшатаны, – сказал он. – Хочешь, я привезу врача?

– Нет. Не люблю медицину.

– Тогда съезди куда-нибудь, отдохни, перемени обстановку, развейся. Как насчет Крита?

Феодора готова была сквозь землю провалиться и с облегчением ухватилась за его предложение.

– На Крит? С удовольствием. Только попозже, когда там спадет жара.

– Осенью, – сказал Владимир. – В начале октября.

Его недвусмысленные намеки на скрытые замыслы Феодоры окончательно выбили ее из колеи. Как он догадался? Еще и эта неудавшаяся авария! Небось не один Владимир подозревает ее.

И пустые комнаты, и ночные шаги, и дверца в цокольном этаже отошли на второй план.

«Похоже, человек был не в себе, когда набирал эти строки», – думал Смирнов, читая на экране монитора текст с дискеты инженера Хованина.

Судя по всему, он одним махом изложил весь сумбур своего замутненного недугом сознания, запечатлел или просто поместил фантасмагорию мыслей снаружи. Ведь написанное – это уже нечто внешнее, куда перекочевало то, что не могло больше оставаться внутри, грозя уму полной и необратимой катастрофой.

Текст являлся разрозненными отрывками, на первый взгляд не связанными между собой, и все же...

«Сначала прочитаю сам, потом покажу Еве, – решил сыщик. – Обменяемся мнениями».

...Двуликая! До сих пор я только слышал о ней и, признаться, считал это обычными диггерскими баснями. Но когда она появилась в рассеянном свете фонарей, простоволосая, в длинном одеянии, окутанная голубоватой дымкой, – наверное, каждый волосок на моем теле встрепенулся и приподнялся. Не от ужаса, нет! От соприкосновения с тем, чему не можешь дать объяснения и от чего тебя охватывает паника. Так уже было однажды...

– Смотри, – сказал я идущему сзади парню. – Видишь ее?

– Кого? – не сообразил он.

И я догадался: кроме меня, никто ничего не замечает. Двуликая показывается только мне. Или я один способен ее воспринять – зрением, шестым чувством, еще чем-нибудь, каким-то непостижимым органом, которым не обладают другие люди. До поры до времени этот орган спал и во мне. Что его пробудило?