– Вези давай! – прикрикнул на него мужчина, добавляя еще денег. – Это тебе на химчистку.

– Садитесь…

Как и тогда, в Новгороде, Таисия толком не помнила, как оказалась в своей постели. Будто повторялся кошмарный сон – боль, страх, озноб… тепло такси, подъезд, лестница… душ, чистые прохладные простыни…

Михаил не давал ей забыться, подносил к губам чашку, где вместо чая плескалась водка.

– Выпей…

Она послушно глотала, морщилась, кашляла. Лишь бы он поскорее оставил ее в покое.

Михаила пугали ее мертвенная бледность, стеклянный взгляд и полная безучастность. Он начал ее целовать, гладить грудь под сорочкой и ощущать, как она согревается, отзывается на его ласки, как ее кожа приобретает ту особую бархатистость, которая бывает у женщин, поздно познавших вкус любовных утех.

Его тянуло к ней, как путника в пустыне тянет к оазису со спасительной тенью и колодцем, полным воды. Он шептал слова любви, не осознавая до конца, любовь ли то, что он чувствует. Пил из ее источника, ощущая, как эта живая вода проникает в его плоть и душу, очищает, обновляет, делает другим.

Позже, лежа рядом с ней, опустошенный страстью, он осторожно прикасался пальцами к красноватой борозде на ее шее. Значит, в тот раз это тоже сделала Леда и ей тоже помешали… Кто? Провидение.

Он перевернулся на спину и закрыл глаза, мысленно благодаря Всевышнего. Хотя не очень-то в него верил.

– Судьбе было неугодно разлучать нас, – произнес он, ни к кому не обращаясь.

Владимир Алексеевич Глазьев был финансовым гением. Он сотрудничал с Куприяновым, еще будучи на государственной службе. Потом Павел решил пуститься в вольное плавание и уговорил Глазьева присоединиться.

Тот согласился – не столько из-за денег, сколько из любви к искусству. Творчество, стиснутое жесткими рамками, чахнет. На свободе же оно расцветает и приносит чудесные плоды.

Глазьевы хотели дружить с Куприяновыми семьями, но те оказались на редкость нелюдимыми. Никаких совместных посиделок, никаких застолий по праздникам. Дни рождения Куприяновы предпочитали отмечать в ресторане, а о том, чтобы брать с собой детей, и речи быть не могло. Они никого не приглашали к себе в гости и сами принимали приглашения неохотно.

– Мне только однажды довелось увидеть их старшую дочку, – рассказывал Глазьев молодым людям, которые представились частными детективами. – Прелестная девочка. Тихая, смирная, послушная. Павел взял ее на руки, а у нее глазенки так и засияли!

– А где вы встретились?

– В зоопарке. Мы со своими близнецами гуляли, они – с дочкой. Удивительно, как она родителей обожала, особенно отца! Но когда выросла, ушла из дома, и все – будто отрезало. Даже на похороны не явилась. Вы, простите, именно Таисией интересуетесь?

– Нам поручили разыскать ее, – не моргнув глазом выдала Астра. – В связи с завещанием.

– Ах да! Да. Понимаю. Полгода со дня смерти Павла истекло, наследникам пора вступать в права собственности.

– Когда вы ушли от Куприянова?

– Уже годков десять минуло. Его компания прочно стояла на ногах, прибыли росли, как на дрожжах, и я решил отойти от дел. У Павла был тяжелый характер, с ним не каждый мог сработаться. У меня получалось, но нервы я порядком поистрепал. Несколько лет назад я попросил Павла взять моего сына на работу в компанию, чтобы парень опыта набирался. Он не отказал, но Артем долго там не продержался.

Господин Глазьев принял Матвея и Астру в гостиной, обставленной в восточном стиле: диваны с бархатными подушками, ковры, низкие инкрустированные столики, кальяны всевозможных форм и расцветок.

– Я их коллекционирую, – с гордостью объяснил хозяин. – Кое-что мы с женой привезли из поездок, да и друзья дарят. Курить я бросил, здоровье не позволяет. Остается только любоваться!

Он не торопился откровенничать, ждал вопросов. Хоть его прежний компаньон и умер, но болтать лишнее мужчине не пристало.

– Почему Куприяновы жили замкнуто? – спросила Астра.

Глазьев сразу отметил, что в этом дуэте она играет первую скрипку.

– Оберегали свой уклад, наверное. У них долго не было детей, и они ужасно страдали. Римма Николаевна где только не лечилась, все курорты объездила, всех докторов обошла. Но тщетно. И они, потеряв надежду, взяли из роддома девочку.

– То есть вы хотите сказать, Таисия им не родная дочь?

– Приемная. Ну и что с того? Они ее с младенчества вырастили, любили, как свою. А чтобы у ребенка сомнений не закралось, чтобы злые языки чего-нибудь не ляпнули, Куприяновы никого в свой семейный круг не допускали. И правильно делали! Тая выросла в полной уверенности, что Римма и Павел – ее родные отец и мать.

– Почему же она ушла из дома?

– Бзик! – выразительно произнес Глазьев и покрутил пальцами у виска. – Блажь на нее нашла. В монастырь потянуло! Молиться, поклоны бить – у молодых это бывает. Помните движение хиппи? Впрочем, вы уже этой дурости не застали. Одни становятся рокерами, панками, байкерами; другие бреются наголо и оранжевые балахоны напяливают; третьи в отшельники подаются. Словом, у каждого поколения свои причуды. Вот и Тая Куприянова не исключение. Возомнила себя великой подвижницей, в институт поступать не стала, а после десятого класса отправилась искать подходящую обитель, чтобы постричься в монахини. Римма и Павел отговаривали ее, как могли. Но разве молодежь родителей слушает? Ушла дочка. Ни ответа, ни привета! А Куприяновы возвели вокруг себя стену и жили, как узники собственных тайн. Сначала они прятали от всех приемную дочь, оберегая ее душевный покой, а потом скрывали то, что она покинула родительский дом. Им это удалось. Когда они вывезли Леду «в свет» – стали брать ее с собой на официальные мероприятия, связанные с компанией, о ее сестре никто и не вспомнил.

– Выходит, все эти годы Куприяновы ничего о Таисии не знали? – удивилась Астра.

– Угу, – кивнул Глазьев. – Ничегошеньки. Как в воду канула.

– Для такого разрыва должна быть веская причина. Насколько мне известно, монастырский устав не запрещает встреч с родственниками. Тем более горячо любимыми.

Матвей украдкой рассматривал восточный орнамент на стенах, кувшины с длинными изогнутыми носиками, яркие занавески с кистями. Беседа с Глазьевым казалась ему бессодержательной. Какое имеет значение, почему приемная дочь Куприяновых покинула родительское гнездо? Не она первая, не она последняя.

– Допустим, была причина, – с усилием вымолвил бывший компаньон. – Не в моих правилах перемывать кости другим… Ну да ладно. Так получилось, что Куприяновы удочерили девочку, а через три года у них родилась своя. Вопреки диагнозам и прогнозам врачей. Счастливы были безмерно, пока младшенькая не начала показывать отнюдь не девичий нрав. Строптивая, злобная, заносчивая, она возненавидела сестру: словно почуяв чужую кровь, начала ее изводить. Исподтишка, боясь отцовского гнева, поедом ела Таисию! Да и родителей не жаловала. Жизнь в семье превратилась в ад. Уж на что Куприянов был скуп на откровения и то не выдерживал, делился со мной своим горем. Пошли у них скандалы, истерики… Римма заболела на нервной почве, Павел чуть ли не каждый день ругался с Ледой. Та огрызалась, он закатывал ей пощечины – в общем, перебили все горшки. Главным яблоком раздора была приемная дочь. У той характер истинно ангельский, и на ее фоне Леда выглядела настоящей фурией. Как же ей такое стерпеть? Ужасающий, разительный контраст между неродной дочерью и собственным ребенком больно ранил супругов Куприяновых. Думаю, Тая хотела облегчить участь отца и матери, вот и решила уйти навсегда, насовсем. Говорить им она этого не стала, чтобы не винили себя, – сослалась на приверженность к монашеству, к отрешению от мирского, на духовные искания. Было в ней что-то… странное. Будто она не в свое время родилась. Куприянов сам признавал в Таисии какое-то скрытое второе «я». Даже психиатрам ее показывал. Я ему рекомендовал знакомого доктора, но тот не нашел у девочки признаков душевного расстройства. Полагаю, он ошибся. Взять хотя бы эту навязчивую идею с монастырем. Заладила: «Хочу быть монахиней!» – и трава не расти. Откуда это в современной молодой девушке – непременно посвятить себя